15 апреля 2008 15:32
Автор: Виктор Рубцов
КАРЕГЛАЗАЯ КУКЛА
Виктор Рубцов - по профессии журналист (в 2006 году исполнилось 35 лет его работы в СМИ). В настоящее время - официальный нештатный корреспондент «Делового вторника» - московского приложения газеты «Труд», «Новых известий», «Государственной Думы». Живет в Отрадном. Пишет стихи, тексты песен, повести и рассказы, которые в 80-ые годы публиковались в журналах «Молодая гвардия» «Простор», «Кодры», альманахе «Поэзия» и в других центральных и республиканских изданиях. В последние годы его стихи были опубликованы в журналах «Арион», «Русское эхо», «Московский вестник», «Русская жизнь», «Новая литература», «Наброски», «Острова», «Южная звезда», российско-американском журнале «Я» и других печатных и электронных изданиях. Он автор книг стихов «Эхо тишины» и «В день чёрной звезды», переводов - «Надежда», романов «Утро любви», «Серые птицы на белом берегу».
Главный мотив творчества В.Рубцова - любовь к Родине и человеку - основан на лучших традициях русской литературы, ставящей во главу угла гуманизм и гражданственность, воплощённых в подлинно художественных формах, отвергающих любую фальшь и косноязычие.
КАРЕГЛАЗАЯ КУКЛА
Юрию Гаеву не было и пятнадцати лет, когда он безнадежно, но сильно влюбился в одну девочку-горянку. Звали ее Лейла. И это имя звучало в ушах парнишки, словно волшебная музыка, выливавшаяся из серебряной флейты. Они отдыхали в одном загородном лагере, располагавшемся прямо рядом с Черными горами под Сержень-Юртом в тогда еще мирной Чечне. Впервые он обратил на нее внимание неподалеку от своего жилого корпуса. Она сидела одна на скамейке под раскидистым и древним деревом грецкого ореха и напевала тонким голоском колыбельную песенку кукле, которую бережно, словно живого ребенка, держала на своих руках и покачивала. Невидимый глазу, в зеленом полусумраке густой листвы пел соловей. На поросшую разнотравьем поляну, проливалось теплое золото солнечного света. Пахло луговым клевером и земляникой. Все это смахивало на настоящую идиллию. Юрка решил разрушить ее и как-то неудачно и не к месту заметил: «Такая большая, а все в куклы играешь! Наверно, о своей дочке мечтаешь»?
Девочка покраснела от смущения, но сделала вид, что и не слышала его слов. Продолжала покачивать куклу на тонких и красивых руках и напевать ей песенку.
Парнишка пристально посмотрел на печальное лицо девочки. Оно показалось ему удивительно красивым и озаренным каким-то внутренним светом. Широкие, словно у горной лани, карие глаза излучали почти магический и гипнотический свет. Позже он удивлялся тому, как сладко и сильно этот свет согревал его сердце, и светил, светил ему днем и ночью, наполняя жизнь то новой, не известной ранее радостью и предощущением счастья, то каким-то сладостным мучением и тревогой, легкой горечью от несбыточности смелой и безрассудной мечты. Он ни с кем не делился своими новыми ощущениями и чувствами. Лейле долго ни в чем не признавался. Не решался. А с одногодками-мальчишками, среди которых были и чеченцы, вообще считал бесполезными подобные разговоры – могли засмеять. А еще хуже – рассказать про мечты паренька отцу Лейлы. В чеченских семьях нравы строгие, чужих к дочерям не подпускали. За одно прикосновение к руке, считавшееся попранием девичьей чести, могли убить или в лучшем случае напугать расправой. Поведал только другу – Виталику, с которым сошелся поближе и подружился в лагере. Да и то лишь тогда, когда Лейла неожиданно уехала из лагеря с прибывшим за ней из Грозного отцом. То ли заподозрил неладное в настроении дочери, то ли уже пришло время выдать ее замуж за сына своего влиятельного знакомого, готового заплатить богатый калым.
Юрка наслышан был, что девочек-горянок порой в четырнадцать – пятнадцать лет родители выдавали замуж, предварительно сговорившись о размере калыма. Без него жениху нечего и мечтать о невесте. Юрка, как и большинство его сверстников – русских, считал этот обычай – пережитком прошлого. Ведь девушек за калым, как считал он, фактически продавали, словно живой товар. Русские на это никогда не шли, да их к горянкам и не подпускали. Пугали страшными карами. Чаще всего тем, что зарежут. Местные чеченцы и чеченки к колыму относились, как к обязательному условию будущего благополучия молодой семьи, так как родители невесты в долгу перед женихом не оставались – давали, как правило, богатое приданое. И все же Юрка решил рискнуть. Не только подошел к Лейле, но и стал с ней все чаще разговаривать на отвлеченные темы, рассказывать о своем городе и своей жизни в нем, спортивных успехах. А однажды даже подарил ей каменный медальончик, собственноручно изготовленный из найденного на шумной и бурной горной речке агата в форме сердечка с редким рисунком на поверхности. В камешке природа или река, словно специально для красивой шелковой нити, образовали узкое отверстие. Лейла приняла подарок и попросила Юрку отвернуться, надела каменный медальончик себе на шею, спрятав агатовое сердечко на нежной девичьей груди. Парнишка был счастлив! И вдруг все так неожиданно оборвалось…
Гаев не видел и не знал, почему отец Лейлы вдруг решил увезти дочь домой до окончания лагерной смены. Он в это время ходил на речку с друзьями. Когда возвратился в лагерь, Лейлы уже там не было. Все произошло так неожиданно и резко, что на еще не опытном сердце Гаева, как на стволе живого дерева, осталась первая зарубина. С тех пор он, как ни мечтал, с Лейлой больше не встречался. Но долго не мог забыть. Думал даже над тем, как съездить в Грозный и выкрасть ее из родительского дома. Однако, шли годы и постепенно все как-то само по себе поостыло и утряслось в его жизни и душе. Лишь через несколько лет Гаев снова вспомнил о Лейле.
Было это в Грозном, во время первой Чеченской войны, на которую он попал в составе взвода полковых разведчиков. Неподалеку от площади «Минутка» шли ожесточенные бои за многоэтажные дома, в которых засели боевики. Неопытные молодые бойцы из полка, в котором служил Гаев, нарвались на пулеметный огонь, который велся из подвала длинного дома. Первая и вторая атаки пехотинцев быстро захлебнулись. А бронетанкового подкрепления почему-то не было. Вот тогда командир полка и передал по радиотелефону взводному Гаева, чтобы тот со своими разведчиками уничтожил огневую точку противника, защищенную полуметровым слоем железобетонных фундаментных блоков. Они были сложены по периметру здания так, что в промежутках оставались маленькие и удобные для стрельбы укрывавшихся за ними боевиков окошки. Как амбразуры в дотах. Глядя на них тогда, Гаев невольно подумал о том, что строители, возводившие такие дома, словно предвидели будущую войну и подготовили для ныне обороняющихся боевиков идеальные условия. Подвалы походили на лабиринты, в которых без электрического освещения можно было легко заблудиться. А боевики, ранее изучившие и обжившие их, знали, что основные помещения подвалов соединялись между собой не только длинными или лабиринтообразными проходами, но и туннелями теплотрасс, по которым можно было проползти в отсеки подвальной части дома по всей его длине, а также - в соседние дома. Для обороняющихся чеченцев это было подарком судьбы. А вот для наступавших "федералов" - одним из факторов, мешавших успешному освобождению и зачистке этих зданий и всего жилого микрорайона от засевших в нем боевиков, вооруженных до зубов и заранее подготовившихся к долговременной обороне. Чтобы "выкурить" пулеметчиков из таких подвалов с расставленными там боевыми расчетами, очень подошли огнеметы. У Юрия Гаева был "Шмель", с помощью которого он рассчитывал уничтожить пулеметчиков.
Но, как выяснилось потом, в подвале засел целый отряд боевиков, которые разделились на две группы, сосредоточенные в левом и правом крайних отсеках подвала этого длинного дома. Разведчики к входу в подвал посредине здания попали из соседнего многоэтажного дома, пробравшись к нему через дворы частных домов, покинутых в ту пору его жителями. Проходя по одному из них, чем-то напоминавшему его родной двор, Гаев увидел большую куклу, очевидно, брошенную впопыхах ее хозяйкой рядом с крыльцом и пробитую чьей-то пулей. "Вот, и этой досталось». - Невесело подумал он тогда. - "Как бы и самому голову под вражескую пулю не подставить" И в тот же момент вдруг вспомнил Лейлу – девочку из пионерского лагеря, в которую был влюблен. У нее была точно такая же кукла с золотистыми кудряшками на голове и редкими для кукол карими глазами. Но на сладкие воспоминания не было времени.
Пехотинцы, прижатые пулеметным огнем к асфальту, сделали вид, что поднимаются, как было условлено, в атаку, отвлекли внимание пулеметчиков на себя. А разведгруппа, в составе которой находился и Гаев, быстренько на полусогнутых ногах и, чуть пригнувшись, проскочила узкую полоску двора, разделявшего две пятиэтажки, и нырнула в замеченную ими еще раньше приоткрытую дверь подвала посредине дома, откуда велась интенсивная стрельба.
После яркого августовского солнца в глазах попавших в угрюмую и сырую атмосферу подвала ребят потемнело и они, словно слепые котята, не зажигая фонарей, осторожно, ощупывая руками стены запыленных проходов, стали пробираться по направлению к пулеметной точке. Разведчики прошли уже метров тридцать, как услышали за спиной из глубины подвала громкие гортанные голоса чеченских боевиков, и то, как они бабахнули прикрытой металлической дверью, чтобы запереть ее изнутри и, таким образом, обезопасить себя от проникновения "федералов". А, может, они заметили, как в подвал проскочила небольшая группа разведчиков, и решили устроить ей западню, уничтожить, неожиданно напав из темноты. Скорее всего, так и было. Потому что вскоре в наступившей вдруг свинцовой тишине Гаев и его сослуживцы услышали за своей спиной приближающиеся шаги боевиков. А впереди все так же ритмично, словно пальцы чеченского барабанщика, выбивавшего звуки лезгинки, постукивал ручной пулемет, отсекая пехоту «федералов» от дома, к которому они рвались и в подвал которого уже проникли их разведчики. Что последним оставалось делать в такой ситуации? Во-первых, им любой ценой нужно было выполнить приказ командира полка, а, во-вторых, даже если бы они попытались сейчас выбраться из подвала, путь назад был уже отрезан приближавшимися к ним боевиками. В ту минуту командир разведгруппы пожалел, что у него только один "Шмель", а не два. Одного бойца с ним можно было поставить в арьергарде, чтобы прикрыл тыл и в случае чего открыл мощный огонь по боевикам, а другого впереди, чтобы выжигал по пути засевших в лабиринтах подвала и комнатках для хранения продуктов давно освоившихся здесь боевиков, поддерживая мощь огнемета стрельбой из автоматов.
Но кто знал, что все так обернется? Приходилось рассчитывать только на то оружие, которое было в распоряжении разведчиков. Да еще и неизвестно, выдержат ли потолки подвальных проходов взрывы гранат, посланных из "Шмеля". Но выбирать не приходилось. Опасность возможной гибели заставляла идти на риск. Гаева поставили замыкающим, и приказали ему прикрывать разведчиков с тыла. Вскоре боевики их почти настигли и открыли беспорядочную стрельбу из автоматов. Командир только успел крикнуть "ложись!", как черно-синюю темноту центрального подвального прохода разрезали прерывистые линии трассирующих пуль и лучи направленных в ту же сторону фонарей. Гаев, не задумываясь, нажал на спусковой крючок приведенного в боевую готовность "Шмеля" и вскоре в проходе позади разведгруппы появилась мощная желто-оранжевая вспышка. Следом раздался оглушительный взрыв, а за ним истошные крики разорванных, но еще живых боевиков. Взрывная волна хлопнула, словно дощечкой по голове и ушам. В ноздри ударил специфический запах огня и дыма, опаленных и горевших человеческих тел. Следом Гаев застрочил из своего автомата, а уже обнаружившие себя разведчики включили фонари и стали перебежками и бросками пробираться вперед, к месту, где была расположена огневая "точка" боевиков. Но вскоре и спереди на них обрушился плотный автоматный огонь, в котором сразу погибло двое ребят. Хорошо, что командир сообразил крикнуть подчиненным, чтобы они устремились за ним в ближайший боковой проход к кладовкам для продуктов и домашнего скарба. Гаев выстрелил из перезаряженного "Шмеля" еще раз в том же направлении, что и в первый раз, и, перекатившись через спину, чтобы не попали в него боевики, стреляя прицельно, как крокодил на четырех лапах, на четвереньках быстро добрался до спасительного поворота и бокового хода, прижимая к груди "Шмель".
- Вот влипли, так влипли! - посетовал командир - лейтенант Сафонов. - Как в дерьмо после шумной свадьбы! Мы же сами у духов в "клещах" оказались.
- Можно попытаться через боковое окошко вылезти из подвала. - Высказал мысль ефрейтор Маслов.
- Ага, и подставить себя, как мишени, под автоматы боевиков. - Не согласился с ним лейтенант. - Они только этого и ждут. Ты думаешь, духи уже не просматривают улицу и двор из таких же окошек, которые ближе к ним? Хреновое дело, скажу я вам, бойцы! Но где наша не пропадала. Нужно прорываться к пулеметной точке, иного выхода у нас нет.
- А если они развернут пулемет в нашу сторону и направят огонь прямо в проход? - в свою очередь не согласился с ним Маслов.
- Да, и такое не исключено. Вот же, блин, попались в мышеловку! - почти прошептал вдруг сорвавшимся голосом лейтенант.
- А если стенку между кладовками проломить и попробовать по другому проходу прорваться? - предложил Гаев.
- Это мысль, там они нас не ждут. Давайте рванем ее гранатой в одной из комнатушек и посмотрим, что из этого получится. Маслов, живо! - приказал он ефрейтору. - А вы закрепитесь пока в боковом проходе и держите духов! - остальным.
- Вы оставайтесь здесь, и в проход не суйтесь, а я мигом. - предупредил разведчиков Маслов и исчез за углом П - образного прохода. В этот миг в наступившей тишине раздался властный и с явным кавказским акцентом, громкий но, словно загробный, голос какого-то боевика:
- Хаватит стрелять, кацапы, сдавайтесь, гяуры, живыми отсюда не выйдете! Сдадитесь сами, сохраним ваши собачьи жизни.
- Сам ты собака и свинья! - крикнул ему в ответ Сафонов. - Это ты лучше сдавайся, все равно подохнешь здесь!
- Ты совсем полоумный? - раздался голос другого чеченца, говорившего практически без акцента. - Не понимаешь, что блокирован с двух сторон?
- А у меня еще окошко тут есть, могу и через него спастись. - Стал вешать "лапшу" на уши боевикам командир разведгруппы.
- Под перекрестным огнем? Не шути, сдавайся лучше, обещаем, умрешь без мук, с живого кожу сдирать не будем! Просто зарэжем, как барана. - Пообещал еще один голос, и следом за ним раздались веселые голоса других чеченцев, которые стали хохотать и материться по-русски, так как ругаться на родном языке им запрещал Коран.
И тут раздался взрыв гранатной растяжки, устроенной Масловым в одной из кладовок за поворотом. А следом снова затрещали автоматы боевиков, подумавших, что «федералы» начали метать в них "лимонки" и прорываться наобум прямо по главному проходу. Приближаться к разведгруппе чеченцы не рискнули. Понимали, что ее бойцам терять нечего, взорвут вместе с собой. С русскими, как и с чеченцами, такое могло статься. Не зря же многие вместе выросли и учились в одних школах и у одних учителей, служили в одной армии. Правда, семейное воспитание было разным.
Из-за поворота показалось лицо Маслова. Товарищ лейтенант, пролом в перегородке готов, можно пробираться. Айда за мной! - не по уставу махнул он рукой, еще не услышав приказания командира. Но в такой ситуации было не до лишних и ненужных приказаний. Все и так было понятно. И все в ту же секунду устремились за Масловым.
Разведчики стремительным броском добежали до поворота прохода, заполненного гарью и запахами горелого человеческого мяса после выстрела Гаева из «Шмеля», и в боевиков полетели уже ручные гранаты. А затем застрочили автоматы «федералов». И в ответ им - "Калаши" боевиков. Под окошком подвала, из которого падал расширяющийся книзу столб солнечного света, и перед ним валялись перегородившие дорогу обугленные трупы боевиков, разбросанные в беспорядке, автоматы возле них и тот самый пулемет, из которого они ранее палили по пехотинцам, находившимся на улице. А за поворотом, ведущим к центральному проходу, снова послышались многочисленные гортанные голоса чеченцев. Тех, кто находился в торце здания, разведчики уничтожили быстро, а вот с оставшимися могла возникнуть проблема. Через них им было не прорваться. Но теперь окошко подвала, ранее изрыгавшее смертельный огонь по наступавшим, без вражеского пулемета могло стать спасительным для разведчиков. И поставив Гаева со "Шмелем" и еще двоих автоматчиков у поворота к центральному проходу, лейтенант приказал остальным членам разведгруппы выбираться на улицу. Благо, к дому уже приближались пришедшие в себя после стихшего пулеметного огня атаковавшие противника пехотинцы - федералы.
Сразу после выстрела из "Шмеля" и после того, как над ним прошла взрывная волна, Гаев перезарядил огнемет. И как только приблизился к повороту, дождался пока его "ассистенты" бросят туда ручную гранату, а после ее взрыва припал к полу, и резко высунувшись из-за угла, снова нажал на спусковой крючок "Шмеля". После чего в конце прохода перед очередным его поворотом рухнула железобетонная плита и раздавила под собою сразу нескольких подбежавших к этому месту боевиков. Потом выстрелил из второго тубуса, отпрянув назад и укрывшись за кирпичной кладкой, находившейся по левую от него сторону. Этих двух выстрелов было достаточно, чтобы уничтожить боевиков во всем пролете центрального прохода до его первого от торца здания поворота и дать возможность разведчикам благополучно выбраться из подвала, помогая друг другу. Гаев выбрался последним.
… За телами убитых товарищей в подвал злополучного дома разведчики возвратились позже, когда боевиков удалось полностью "выкурить" из него и из других домов микрорайона. И тут Гаев обратил внимание на один из изогнутых в нелепой позе трупов боевиков. Задержал свой взгляд потому, что это было разорванное и изуродованное взрывом гранаты тело девушки-чеченки. Ее красивое лицо осталось целым. Оно было удивительно похоже на лицо девочки Лейлы, в которую до службы в армии влюбился Гаев. А неподалеку от убитой лежал автомат Калашникова с разбитым и окровавленным прикладом, в который мертвой хваткой вцепилась оторванная кисть человеческой руки. Гаев посветил фонариком на грудь девушки и, невольно наклонившись, одним движением расстегнул на ней «молнию» почти фиолетового спортивного костюма. Под ним он увидел белые, словно молочные, груди с розовыми сосцами и каменный медальончик на золотистой шелковой нити между ними. Эта картина поразила Гаева и потом долго мучила его. Вставала перед каждым боем и рейдом, в который он и его товарищи из взвода разведки отправлялись для выполнения приказа военного командования. А боям и рейдам, казалось, не будет конца. И Гаев, уже сильно не рвавшийся в них, как в самом начале службы, долго не мог понять – ради чего велась эта война и проливалась кровь его соотечественников? За что погибла девушка с такими же, как у увиденной им накануне куклы, прекрасными карими глазами? За что погибли его боевые товарищи – разведчики? За что отдали жизни такие же молодые чеченцы-боевики, сбитые с толку религиозными экстремистами и лидерами боевиков?
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
[an error occurred while processing this directive]