15 мая 2008 12:15
Аннета Басс
Она позвонила мне поздно вечером. «Ты не мог бы прийти ко мне? Домой. Завтра. Я к своему юбилею хочу сделать выставку фотографий нашей семьи. Поможешь? Приходи, пожалуйста. Вечером. Я буду ждать».
Это было в прошлом году. Я, конечно, пришел. Мне совсем недалеко. Но даже если бы Аннета Басс жила далеко от меня, а речь идет об Аннете Басс, я бы пришел обязательно.
До поздней ночи мы сидели с Аннетой Басс у нее дома и разбирали фотографии. Разбирали и разбирали... Нет, не так. Не фотографии мы разбирали. Мы шли по жизни той, которой 16 апреля 2005 года должно было исполниться 75 лет. По жизни ее и ее близких.
Кто-то надоумил Аннету Басс сделать такую вот выставку к своему юбилею. И выставка была сделана. В Художественном музее. На Куйбышевской. И очень хорошо прошла. Но сейчас не о выставке, а вот о том нашем вечере.
Я ушел от нее часа в два ночи. Мы разбирали фотографии. Мы уходили в ХХ век, уходили в ХIХ, в его середину. Передо мной были фотографии деда Аннеты Яковлевны – Льва Хейфеца, фотографии ее мамы – Елены Львовны Хейфец. Совсем молодого отца... И вдруг детские фотографии ее самой...
С семьей Елены Львовны Хейфец и Якова Вениаминовича Басса наша семья знакома очень давно. Очень. С конца 20-х годов прошлого века.
Об Елене Львовне я расскажу. Когда буду рассказывать о нашей филармонии. А сейчас – об Аннете.
Я много о ней рассказывал. По радио, в газетах. Мне было легко рассказывать об Аннете Басс – друзья мы с нею старинные. Сейчас трудно. Потому что Аннета Басс умерла.
Как радовалась тетя Лена, так я звал Елену Львовну, когда Аннета, окончив 15-ю школу, а жили они тогда на улице Фрунзе, в доме, если мне не изменяет память, номер 63... как радовалась тому, что Аннета, окончив 15-ю школу, что на Куйбышевской, и получив серебряную медаль, уехала в Ленинград, чтобы поступить в Ленинградский университет на искусствоведческое отделение. Уехала и очень легко поступила. Очень легко.
В Ленинградском университете Аннета Басс занималась античным искусством – Греция, Рим... А в 53-м году вернулась.
По окончании университета ее приглашали работать в Эрмитаж, но нет. И дело не только в том, что мама очень хотела, чтобы Нэточка (так Аннету Басс звала ее мама) вернулась на Волгу, в Самару, домой. Сама Нэточка не могла без этого города, без этой реки. И вернулась. И поступила в наш Художественный музей. Младшим научным сотрудником.
Художественный музей тогда располагался на площади Куйбышева. Других зданий у музея не было. Вот только там – во Дворце культуры имени Валерьяна Владимировича Куйбышева. В правом его крыле. В левом была областная библиотека.
Об Аннете Басс много писали в нашем городе. Она сама часто давала интервью. Часто выступала по радио и телевидению. Как-то Самарская студия кинохроники сняла специальный выпуск киножурнала «Современник». Назывался он «Дела музейные», и Аннета Басс рассказывала там о своем музее. Это был ее музей. Ее. Нет, возник он очень давно. Очень. Но это все равно ее музей. Она его неотъемлемая часть. Неотъемлемая часть музея.
«В музее надо работать долго, – сказала мне как-то Аннета. – Лучше всего всю жизнь». Она и работала в нем всю жизнь. Всю свою профессиональную жизнь. И ее очень не устраивало, в самом начале этой жизни не устраивало, мучило страшно, что музей не имеет своего здания, а то, что имеет, совсем не для музея.
Невозможно передать, сколько времени, энергии, сил, здоровья положила Аннета Басс на то, чтобы у музея появилось достойное его здание. Вот это – на Куйбышевской улице, в бывшем Волго-Камском банке, ставшем потом горкомом партии…
Она училась в Ленинградском университете, лекции по древнерусской литературе ей и ее сокурсникам читал Лихачев, знаменитый Дмитрий Лихачев.
Как-то летом он плыл по Волге теплоходом. К Самаре, тогда город назывался Куйбышевом, теплоход подошел поздно вечером. Аннета знала о том, что среди пассажиров Лихачев.
«Я, – рассказывала, – Лихачева встретила и повела в музей (ключи были со мной), и показала, в каких условиях музей существует. Провела по рассохшимся полам, сказала, что за правой стенкой тренируются боксеры и все время в стенку эту бьют – с их стороны на ней висит «груша». За левой находится хореграфическая студия оперного театра, и полы ходят ходуном. Все это очень вредит картинам. Но больше всего им вредит крыша, что раскаляется в июле от солнечных лучей. Они заболевают от жары. А это недопустимо».
Картины для Аннеты были живыми. Она их нянчила. И она сама заболевала, если заболевали они.
Лихачев написал письмо руководству области: срочно выселить музей из этого здания. Он ведь возглавлял Российский фонд культуры. И написал.
Если бы один Лихачев!
К кому только не обращалась Аннета! К кому не стучалась, не приходила! Она билась и билась за то, чтобы музей получил здание, отдельное от библиотеки, отдельное от спортсменов, отдельное от хореографического училища и крыши, которая, раскаляясь, губит собранные в музее шедевры. Отдельное, и обязательно в центре города. И обязательно в одном из лучших его зданий.
И музей здание получил. Роскошное здание, бывшее когда-то Волго-Камским банком, а потом горкомом партии. В самом центре города. Как было дело?
Аннета Басс в семь часов утра проникла однажды в кабинет первого секретаря обкома Коммунистической партии Афонина. Она узнала, что он приходит в обком к семи. Рабочий день у него начинается в девять, но приходит он на работу в семь. Не знаю, как ей это удалось, но удалось: она уговорила обкомовских милиционеров и оказалась в афонинском кабинете. Он был очень, мягко говоря, удивлен. Но Аннету это не смутило – она пришла к нему биться за музей. Она сказала ему, что музей срочно должен переехать. Срочно, иначе коллекция, одна из лучших в России, погибнет. Погибнут единственные в своем роде полотна, погибнет «авангард», которого так еще никто и не видел, потому что в залах музея нет ему места, и он умирает в подвалах.
Афонин пообещал: музей переедет. Но это не успокоило Басс. Ей многие обещали, многие... Никогда не забуду, как однажды на большом совещании на вопросы творческих работников города отвечал председатель облисполкома Погодин. Встала Аннета Басс и направилась к трибуне. И когда Погодин это увидел, то закричал: «Аннета Яковлевна, ну мы же пообещали музей перевести в новое здание. И о письме Лихачева мы знаем. Вы будете скоро в здании областного комитета партии на площади Чапаева. Вернитесь на место! Не надо об одном и том же говорить в тысячный раз...»
Аннета продолжала движение к трибуне, Погодин продолжал ее усаживать... И вдруг поднялся Николай Кузьмин, знаменитый актер нашего драмтеатра, заслуженный артист республики, совершенно бесстрашный человек, вдруг поднялся и закричал на весь огромный зал, в котором было очень много народа, закричал, обращаясь к Погодину: «Сейчас же прекратите так разговаривать с Аннетой Яковлевной Басс. Она идет просить у вас не квартиру для себя. Она идет просить за музей, который необходим всему городу, всей Волге, всей России. Ее обманывают и обманывают на каждом шагу. Обещают переселить музей и не переселяют. Но мы в обиду ее не дадим!»
Аннета Басс стала успокаивать Кузьмина. Но он не унимался. Не унимался и Погодин. Он говорил, что шум напрасный, что вопрос решен – музей переедет в здание обкома партии…
«Обком партии музей не получит никогда», – сказала Аннета Басс Кузьмину, но так, чтобы это слышал весь зал. И оказалась права: здание на площади Чапаева превратилось в один из корпусов института культуры. И Басс не оставалось ничего другого как продолжить борьбу. Но Аннета Яковлевна – это широкозахватная техника.
…На улице Венцека, бывшая Заводская, стоит Дом с атлантами. Вся старая Самара знает этот дом. Аннета Яковлевна Басс очень давно начала затяжную войну за приобретение этого здания для Художественного музея. В этом доме жил Шихобалов. Он его на свои деньги и построил. И в этом здании Аннета Яковлевна Басс решила открыть музей быта старой Самары. Сюда, в Дом с атлантами, она хотела, предварительно этот дом отремонтировав, свезти картины, прибретенные в свое время Шихобаловым и его женой и переданные впоследствии Художественному музею. Она хотела вернуть картины домой – в квартиру Шихобаловых. Беда заключалась в том, что в этом здании давно уже были другие учреждения. Например, огромный винный магазин. Магазин, который был взят в аренду на многие годы. Начались суды. Затяжные судебные разбирательства. Басс выигрывала их одно за другим. Уйма, уйма судов. Последний арбитражный был в Казани. Она и его выиграла. Поехала в Казань, вернулась, позвонила мне и сказала: «Я его выиграла, этот суд, теперь дом наш».
Дом с атлантами отошел Художественному музею. Только никаких атлантов там сейчас нет. Она их давно сняла. Сняла, отреставрировала и спрятала.
«Ты себе не представляешь, какой художественной ценности эти атланты», – сказала мне, когда рассказывала о реставрации.
Атланты отреставрированы. Они готовы к тому, чтобы вернуться – дом не готов. Чтоб воссоздать в нем интерьеры прошлого, нужен ремонт. А он дорог, необыкновенно дорог...
Но без ремонта – никак. В доме должна быть жизнь, иначе дом сам умирает. Аннета Басс это хорошо понимала...
А с площади Куйбышева музей все-таки переехал. Это все хорошо знают. Все хорошо знают, что у Самарского художественного музея теперь несколько корпусов, главный – на Куйбышевской улице, и там есть Мраморный зал.
Все это знают. Не все знают, как здание Волго-Камского банка, здание… нет, не обкома – горкома партии стало музейным зданием.
Так я продолжу.
В то утро, в то раннее утро Афонин пообещал – музей переедет. Аннете Басс обещали многие. Пообещал и Афонин. Но Афонин пообещал не только это. Он дал слово, что обязательно посетит музей. Он был новым человеком в Самаре. Но был уже в ней около года, и Басс начала его упрекать: как же так – около года в Самаре и ни разу не был в музее.
С ее точки зрения, первый секретарь обкома из музея не должен был выходить. Он должен был начинать свой рабочий день в музее и там же его заканчивать. А он даже не заглянул. Она его стыдила, и он дал слово, что будет в музее. И был. Она его туда и затащила.
Была областная партийная конференция. Басс не была членом партии, но проникла и на конференцию. Она туда прошла. Аннета научилась проходить туда, куда нужно было... нет, не ей – музею. Она вообще только туда и ходила, куда нужно было музею. Только туда, куда нужно вот этим картинам, музею, Самаре, Волге, которая течет рядом. Вот только туда. И вот она, защитница всего этого, проникает на партийную конференцию. За пять минут до сорокаминутного перерыва. И как только этот перерыв объявляют, тащит Афонина в музей. Это совсем рядом – в том же доме: конференция проходила в оперном театре. А она его тащила – в другую дверь.
«Я, – рассказывает, – спустила его в подвал, я показала ему, в каких условиях хранятся шедевры. Потом мы с ним прошли по музею, потом он пошел обедать, потом началось второе отделение областной партийной конференции, а потом мне сказали, что принято официальное решение о переселении Художественного музея, и в этом решении записано – куда и указаны сроки».
Была ли счастлива Аннета? Счастьем назвать это мало. Но времени вкусить то, что мало назвать счастьем, у Аннеты не было. Нужно было срочно, необыкновенно срочно перевозить картины.
«У меня ключи от горкома, – говорила она мне по телефону, – мы наконец-то переезжаем. Что будет с залами на площади Куйбышева? Их наверняка заберут. Но денег ремонтировать эти залы нет. Так что советское искусство я пока из них вывозить не буду».
По тому, как она это сказала, я почувствал, что советское искусство у памятника Валерьяну Владимировичу Куйбышеву надолго. Скорее всего, навсегда. Предчувствия меня не обманули. Советское искусство осталось в здании оперного, а в здание горкома переехало все остальное. Шедевры были сохранены. И из подвалов были подняты и предъявлены те, которые никто, кроме хранителей, не видел.
Осознавала ли Аннета Басс, что она делает для Самары? Самара это осознавала хорошо. Самара понимала, что Басс вписывает ее культуру в культуру России, в мировую художественную культуру, когда выставляет хранящиеся в запасниках шедевры в самой Самаре, когда везет их в Москву в Третьяковскую галерею, на Крымский вал, в иные страны... Когда из Москвы, из других городов России, из других стран везет шедевры сюда... Привозит и звонит, и ты берешь трубку и, узнав голос, выключаешь телевизор и усаживаешься поудобнее... Если звонит Аннета Басс – это надолго и это безумно, безумно интересно.
Аннета говорит по телефону. Это вообще-то отдельная глава.
Как-то тетя Лена, ее мама, сказала мне: «Нэточка всегда говорит по разовым талонам. Это так удобно».
Для тех, кто не знает. Были такие разовые талоны. Ты мог прийти на почту и купить разовый талон, ну, например, на пять минут разговора. Или на десять. Или на тридцать. Лучше на ночные часы – так дешевле. Купить и звонить из дома, назвав телефонистке номер талона и номер почтового отделения, в котором талон приобрел. Тебя соединят. И тут же отсоединят, как только закончится указанное в талоне время.
И вдруг мне мама Аннеты говорит: «Ты знаешь, Аннета обычно говорит всю ночь, и ее никто не отключает, хотя талоны у нее пятиминутные. Закажет, например, Ярославскую художественную галерею и говорит, говорит, говорит. А потом удивляется, как это ее не отключили. Недавно позвонила на телефонную станцию и спросила, в чем дело. Почему на свои пятиминутные талоны она говорит по получасу. «Почему, – спрашивает она у телефонисток, – ее не отключают?» Те говорят: «Вы уж нас извините, но мы ваши разговоры подслушиваем. Ночью мало звонков и уйма свободного времени, а вас так интересно слушать. Про картины, про выставки… Так интересно!»
Расскажу о том, о чем никогда не рассказывал. Никогда, а сейчас расскажу. Невозможно даже представить, скольким людям Аннета помогла, когда была директором музея. Она прятала людей в этом музее. Если у человека натягивались отношения с властями, если ему не давали возможности работать (чаще всего это касалось молодых), она такого принимала в музей. Сажала за буклеты, учила его на экскурсовода. И он у нее в музее тихонько работал. Вот что, кроме всего прочего, делала Аннета, и делала не раз – многие ей за это благодарны.
Хотя что такое, вообще говоря, музейная работа. Это прежде всего очень низкая зарплата. Нет, даже так скажу – это вообще бесплатная работа. Нет, даже не работа, а такая особая жизнь в залах музея.
«Ну кто же платит за жизнь?» – говорила Аннета. Прежде всего себе. И всегда находила людей, которые думали точно так же.
Она окружена была такими людьми. И рассказывать о ней, рассказывать о музее, не рассказывая о них, нельзя.
О них обязательно. Не из вежливости. Потому что и без них музей не существует.
Я знаю этих людей. Василия Ивановича такого. Немолодого уже с красивыми такими усами человека. Татьяну Петрову. Хранителей музея. Смотрителей музея. Конечно, Володю Вострикова...
Там гардеробщицей такая Люся, мы с ней работали когда-то в институте «Оргэнергострой». Она давно на пенсии. Но служит в музее. Она счастлива. Заработка никакого, но какие, говорит, люди сюда приходят! А как, говорит, мне приятно, что рядом Аннета Яковлевна Басс! Разве дело в деньгах?
Бессребреники. Вот кто работает в музее. Вечные служители другим людям. Искусству, картинам, музыке...
Музыка. Вы думаете, было легко Аннете Басс начинать музыкальные вечера в Мраморном зале? Это было непростым делом. Вы думаете, не было тех, кто противился музыкальным вечерам? Это сегодня все привыкли к тому, что в Мраморном зале нашего музея, как и в Музее изобразительных искусств имени Пушкина в Москве, проходят музыкальные вечера. Совершенно при этом не похожие на московские, особенные совершенно. Билеты недороги.
А чего стоит Репин?
Илья Ефимович Репин и Самарский художественный музей – это отдельная история. И это не передать, каких трудов коллективу музея стоило открыть музей его в Ширяеве. Какая огромная работа в архивах предшествовала этому, сколько было всего передумано, пережито... Но и он появился, этот знаменитый теперь музей. И каждый раз теперь в августе, пятого, если память не изменяет, в день рождения Ильи Ефимовича – великолепные праздники устраиваются в Ширяеве, в одном из красивейших россий-ских сел.
Заворожила Репина Волга. Заворожило его село в отрогах Жигулей. И именно там началась и завершилась работа над великим полотном «Бурлаки на Волге».
В позапрошлом году «Бурлаки» впервые за долгую жизнь свою побывали на родине, дома. Благодаря Басс, Аннете Яковлевне Басс шедевр этот увидела воочию Самара. Да разве только этот? Выставки, выставки, выставки, не перечесть, сколькими из них мы обязаны Аннете Басс и ее сотрудникам. Всему музею...
Но вернемся в Ширяево. Несколько лет назад нас посетил Путин. Нет, нас он не посетил, он был в музее Репина. Нет, приезжал Владимир Владимирович за иным. Его очень интересовало сельское хозяйство нашей губернии. Заодно посетил и музей Репина в Ширяеве.
Мы делали специальный выпуск киножурнала о Путине в Самаре. Но в Ширяеве нам побывать не удалось. Я к Аннете: «Аннета, видел тебя вчера по телевизору, ты показывала Путину репинский музей. Как так получилось, что он туда приехал?»
«Дело было так, – рассказывала Аннета. – Я, как всегда, болела и лежала в своей палате в Центральной больнице, в Пироговке. Вечерело. Мне только что поставили систему – я была вся в иголках и проводах. Вдруг врач подходит и говорит, что звонят из Белого дома, и подносит трубку. «Аннета Яковлевна, – говорят мне, – завтра в 11 часов утра в репинском музее будет Путин. Желательно, чтоб и вы там были». Я вынула все эти иголки из себя, выползла из-под проводов, за мной бежала вся больница и кричала: «Что вы творите?! У вас сумасшедшее давление, вам нельзя вставать с постели! Вернитесь немедленно!» Но я, конечно же, не вернулась. Я вызвала машину, и мы помчались в репинский музей. Несколько человек. Мы туда приехали поздно ночью, мы еле добрались, но добрались. Утром, в 11, туда прилетел на вертолете Путин. С ним был Кириенко, конечно же, Титов... Путин очень обрадовался, когда меня там увидел. А я была недовольна. Дело в том, что буквально месяц назад он мне вручал Государственную премию, и я ему сказала, когда мы пили шампанское: «Владимир Владимирович, вручая мне премию, вы очень хвалили наш самарский музей. А ведь не были в нем». Он сказал, что собирается в Самару и что обязательно в музей наш придет».
А приехал в Ширяево. Я ему напомнила тот наш разговор в Кремле и сказала: «Вот вертолет, сядем. Километр двести метров (сейчас осень, и Волга неширока), и мы в Самаре. Посмотрим музей – ключи со мной – и возвратимся». Он сказал, что не может. Сказал, что времени совсем нет. Я сказала, что он меня очень расстроил. Единственное, сказала, что утешает – так это то, что к его приезду дорожку к музею Репина заасфальтировали. Билась-билась – никак, а тут – в одну ночь. Он очень смеялся, а я сказала, что продолжаю верить, что Президент увидит самарский музей. «Даю вам слово», – сказал Путин.
Путин в нашем художественном музее не был. А если бы был, то обязательно бы увидел, как жили в начале века наши художники.
Был такой художник Михайлов. Знаменитый самар-ский художник Михайлов. Он жил на Льва Толстого в начале ХХ века. Тогда эта улица называлась Москательной. У Михайлова останавливался Суриков, и сейчас на этом доме есть небольшая мемориальная доска. «Здесь у художника Михайлова, – написано на ней, – останавливался Суриков».
А когда-то доски не было. Да и никто и не знал, где жил Михайлов. Басс решила найти. И нашла. Больше того, нашла людей, к которым попала мебель из квартиры Михайлова. Больше того – договорилась с людьми этими, и мебель попала в Художественный музей. Приходите на Куйбышевскую улицу. Путин пока еще не видел, а вы увидите, как жили самарские художники в начале прошлого века. В музее на первом этаже есть выгородка «Квартира самарского художника». Подлинная мебель подлинного художника. Художника Михайлова.
Она дружила с потомками многих известных людей. Аннета Яковлевна Басс. Дружила с потомками Шихобаловых, с потомками Челышевых, Вакано. И очень часто они завещали ей картины, которые хранились в их семьях. Она привозила эти картины. Но не к себе домой. А в музей. Она их отдавала музею. Тут же.
Звонит мне и говорит: «Надо срочно в Петербург. Чувствую себя из рук вон, но надо. Умерла подруга, с которой мы вместе учились. Позвонила ее сестра, сказала, что мне завещана картина».
Привезла. И, как всегда, отдала музею. Что за картина? Аннета называла. Но я боюсь ошибиться. Могу что-то перепутать. Назвать как-то не так.
Так вот, Аннета картину привезла. Это была ее послед-няя командировка.
Звонит: «Пойдешь на юбилей Дворца пионеров (Дворцу – семьдесят лет, мы с ней ходили в один кружок – лите-ратурный кружок Василия Павловича Финкельштейна, только в разное время, Аннета старше меня)?» – «Конечно, – говорю, – домой принесли пригласительный». – «Да и мне тоже принесли, но, знаешь, я, наверное, не пойду. С ногами плохо. Лет пятьдесят назад попала в автомобильную аварию. Ноги пострадали, потом вроде бы все наладилось, а вот сейчас авария дает о себе знать. Я ноги лечу. Я хожу на уколы по вторникам. В каждую коленку колют. В железнодорожной больнице, на Просеках. Там подниматься надо на три этажа. Очень мне это тяжело. Спускаться не легче. Плохо, очень плохо я себя чувствую».
Я ее успокаивал, а она мне подробно рассказывала, какие выставки будут в 2006 году, что будет ко Дню Победы. Очень гордилась выставкой, которая называлась, если не изменяет память, «Сокровища музеев Кремля», той, что открывала дочь Гагарина, директор музеев Кремля. Потом опять вернулась к юбилею Дворца. Говорит, что надо бы быть. Но передвигается она теперь только с палкой. Да и давление высокое, и с сердцем неважно...
Юбилей Дворца пионеров из-за ремонта в самом дворце проходил в филармонии. Народу было очень много, и вдруг слово предоставляют Аннете Басс. И она идет на сцену, и как всегда прекрасно рассказывает, и как всегда зал завороженно ее слушает. Легко спускается со ступенек, идет меж рядов... Вечером звонок: «Ты меня в филармонии видел? Ты видел, что я прошла на сцену без палки и спустилась без палки. Потом упала, но меня поддержали, и никто не заметил. Я все же решила выступить и рассказать, что могла, о Дворце».
В прошлом году ей исполнилось 75 лет. В музее было очень много народу, было очень много цветов, было очень много выступлений, много музыки в Мраморном зале...
Это было прошлой весной. А зимой этого года Аннета Яковлевна Басс слегла. Нет, лежала она на этот раз не в больнице имени Пирогова. Она лежала в Клинической больнице, а 19 января без пятнадцати одиннадцать вечера Аннета Басс умерла.
Ее хоронили 21 января. Ее хоронили при огромном стечении народа. Аннету Яковлевну Басс, лауреата Государственной премии, Почетного гражданина Самары, Почетного гражданина Самарской губернии...
Народу было столько, что пришлось остановить движение на Куйбышевской улице...
Нет Аннеты Басс. Уже несколько месяцев нет. А я все вспоминаю и вспоминаю ее юбилей... Вспоминаю приезд на этот юбилей Константина Алексеевича Титова. Он подошел к ней с огромным букетом цветов и говорит: «Аннета Яковлевна, отойдите чуть подальше – я встану перед вами на колени». Она: «Еще чего! Ни в коем случае!» А он сказал, что она даже не представляет, что сделала для него. Для его семьи, для его знакомых. Сказал, что кто бы ни приезжал к нему в Самару, он всех ведет к ней, в ее изумительный музей…
Когда ее хоронили, когда при огромном стечении народа ее провожали, когда над ее могилой звучали траурные залпы, я тоже вспомнил вот тот юбилейный вечер, вот эту попытку губернатора встать перед ней на колени и думал, что сама-то она с колен и не поднималась. Стояла и стояла на коленях перед этой рекой, этим городом, этим музеем, каждой его картиной. На коленях. С великой любовью в сердце...
После похорон, через день или два, «Коммуна» напечатала несколько горьких строк вослед. Называлась публикация потрясающе. «Как мы будем жить без Аннеты Басс?» А действительно – как? Потеря невосполнимая.
Невосполнимая, и, я думаю, Володя Востриков прекрасно понимает, какую ношу взвалил на себя, став директором музея после Аннеты Басс.
16 апреля ей бы исполнилось 76 лет.
«Волжская коммуна», 13 и 14 апреля 2006 г
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: