06 мая 2009 11:42
Автор: Галина Клименко (г. Самара)
Беспечные бродяги 73-го…
Что-то часто мне стала сниться моя далекая родина.… Открываются незаметно самые дальние тайники памяти и уводят в мир, наполненный родными запахами, звуками, буйством красок и любовью… Сердце сжимается оттого, что она стала совсем далекой – страна моего детства, моя родная земля, моя нэнька, моя Украина. Теперь это только дивный сон, который не хочется разрушать.
Глядя на то, что там сейчас творится, боюсь, что не смогу теперь туда съездить, не смогу спокойно смотреть на бесстыжие попытки убить память, переписать историю, сделать братьев врагами.
Сколько же лет я не была там – кажется, больше сорока…
Хотя, нет, моя последняя поездка на родину – это первые каникулы и первое путешествие двух юных студенток…
После сессии мы ходили совсем «шарахнутые», наслаждаясь ощущением полной свободы. И решили мы с подружкой Людонькой махнуть к моей бабушке на Украину. Загодя заказали билеты – ехать-то с пересадкой в Москве – и стали готовиться. Главное, надо было уговорить матушку подружки, державшую ее в ежовых рукавицах.
Людонька моя была тишайшей и скромнейшей особой со слабеньким голоском и каким-то затравленным видом, что приводило весь курс в недоумение – ведь внешне это была прелестная натуральная блондинка с большими голубыми глазами, яркими пухлыми губками и отличной фигурой. Откровенно завидуя, девчонки говорили: «С такой внешностью можно мужиков в штабеля складывать!».
Видимо, втайне мечтая о приключениях, Людонька и сама тяготилась своей робостью, а потому увидела во мне человека, который сможет хоть немного ее растормошить. Считалось, что я уверена в себе, всегда знаю, как поступить, и люблю авантюры.
Я действительно любила всякие приключения, ведь я была старшей сестрой младшего брата – вечным предводителем, командиром в его мальчишеской ватаге. В разное время я была атаманом Кодром, капитаном Тенкешем, майором Вихрем – короче, после выхода очередного приключенческого фильма я неизменно «росла по служебной лестнице».
И никто, кроме родителей, не догадывался, что есть еще другая – тихая, мечтательная девочка, вечно в кого-нибудь тайно влюбленная, неуверенная в себе и очень ранимая.
Так и живут во мне всю жизнь две рыбки, плывущие в противоположных направлениях.
I. Лягушки-путешественницы
Как доехали до Москвы, я не помню, а это значит – спокойно. В Москве нас встретила наша бывшая сокурсница Маринка. Она устроила нам отдых по полной программе, поэтому время пролетело совершенно незаметно. Помню только одно: героическая наша Людонька после катания на «центрифуге» в парке им. Горького тихо укладывается на травку, где «отдыхают» такие же позеленевшие «герои».
На вокзал мы приехали за полчаса до отправления поезда. И тут началось. Оказалось, что в камере хранения перерыв, и раньше чем через сорок минут вещи свои мы забрать не сможем. Кое-как за дополнительную плату уговорили сердитого дядьку выдать наш багаж. Осталось семь минут, а нам надо еще добраться до поезда. Еле добежали, и тут узнаем, что наш первый вагон еле виден на горизонте. Не глядя, вскакиваем в ближайший тамбур, поезд трогается. Маринка бежит рядом и бросает нам на ходу вещи. Обняться на дорожку не получилось.
Немного отдышавшись, идём искать свой вагон. Тащимся с вещами через весь поезд. В первом вагоне проводница удивленно смотрит на нас и отправляет обратно. Доходим опять до последнего вагона. Следующая проводница недоуменно пожимает плечами и пытается опять отправить нас назад. Мы начинаем сопротивляться. Вызывают начальника поезда. И тут, наконец, выясняется, что вагона, в который нам продали билеты, вообще нет в этом поезде! Людонька впадает в ступор, а меня обуревает злость. Достается всей железной дороге всего Советского Союза. Людонька смотрит на меня безумными глазами, а начальник поезда растерянно дает распоряжение отыскать для нас места. Мы в очередной раз проходим почти весь состав. Провожатая смотрит на нас с жалостью и опаской.
Потом Людонька меня спрашивала, что за тарабарщину я несла про какую-то качку. Я сама не заметила, как перешла на родной украинский язык и для пущей грозности выдала слышанные в детстве ругательства «щоб тэбэ качка копнула» и еще что-то в этом роде. В принципе, ничего крамольного в этом выражении нет, дословно оно означает «чтоб тебя утка пнула». Но если произносить это с диким выражением лица, эффект получается довольно яркий.
Уже ночью удалось пристроить на верхнюю полку вконец обессиленную Людоньку, которая тут же уснула.
Я еще с час просидела на краешке чьей-то полки, пока, наконец, и мне не улыбнулась фортуна. Надо сказать, что улыбнулась она совершенно ослепительно, ибо мне досталась нижняя полка в купе, где ехали молодые курсанты львовского военного училища. Их галантности не было предела: и кителем-то они меня утепляли, когда я спала, и мороженое нам покупали на остановках, и выгружали нас из поезда по приезде во Львов. Людонька была в восторге – впервые она почувствовала внимание мужского пола.
Я же считала себя более опытной особой – ведь у меня уже около месяца был свой парень – очаровательный грузин, с которым меня перед своим переездом в Москву познакомила Маринка. Я даже успела пару раз с ним поцеловаться.
Моя бабуля – величественная львовская пани, сестра моей бабушки – приняла нас просто по-царски. И стол ломился от всякой вкуснятины, и гости провозглашали тосты за «гарненьких паненок», и преферанс был особенно удачен.
Моя львовская бабуля – это отдельная история.
Это была дама семидесяти пяти лет, как сейчас говорят, «супервесомых достоинств» - где-то около ста тридцати килограммов, на голове каких-то пять волосинок, но, тем не менее, это была настоящая пани. Она умела держаться величаво и непринужденно, она не меньше часа проводила по утрам у зеркала, она умела кокетничать так, что у пожизненного поклонника, Владимира Игнатьевича, каждый раз замирало сердце. Он неизменно тушевался, а она, зная о тугоухости старика, отпускала в его адрес колкие шуточки. Она была заядлой театралкой и ходила в театр на все премьеры. В театре ее прекрасно знали и пропускали даже тогда, когда о наличии билетов и свободных мест не было и речи.
По вечерам у нее собирались старички на преферанс, где она блистала как хозяйка дома. Это была непревзойденная кулинарка. Такого божественного медового пирога как у нее я за всю жизнь больше нигде не пробовала.
Моей бабушке она говорила: «Оставьте Галочку на годик со мной – я сделаю из нее настоящую панночку и найду приличного мужа». Конечно, никто ей «ребенка» не оставил, хотя иногда я думала, как бы сложилась моя жизнь, если бы я действительно немного пожила у нашей львовской пани.
По всей стране у нее была масса бывших учеников, которые не забывали свою учительницу и с радостью ее навещали. В ее доме постоянно жил кто-нибудь из приезжих, и каждый раз она знакомила нас с новыми учениками. Она, смеясь, гордо рассказывала, что в школе за глаза дети называли ее маленьким слоненком Бемби.
И очень трудно было себе представить, что жизнь у этой вечно молодой старухи была достаточно драматична, если не сказать трагична.
В девичестве она была необыкновенно хороша: огромные голубые глаза, озорной взгляд, нежное лицо, потрясающая коса ниже пояса – я видела ее старую выцветшую фотографию. Замуж она вышла за офицера царской армии еще до революции в шестнадцать лет. «Он идет, а у меня сердце – цок-цок. Он так умел ухаживать!». Он был гораздо старше ее и умер до Великой отечественной войны, оставив с двумя сыновьями. Старший сын – капитан 1 ранга черноморского флота погиб на фронте, младший был убит во время бомбежки при рытье окопов. Саму ее фашисты угнали на работу в Германию. Здесь ей повезло – она попала не в город, не на завод, не в лагерь, она попала в сельский дом зажиточного фермера. Немец без памяти влюбился в гордую батрачку, неизменно отвергавшую его притязания. Он готов был сделать ее хозяйкой своего поместья, но она, как только стало возможно, вернулась домой на Украину.
***
Стою на длинном узком балконе, общем на весь этаж, смотрю на маленький, похожий на колодец, дворик. Закрываю глаза и, кажется, будто не уезжала я далеко-далеко на Волгу и не пролетели целых десять лет. Все так же мы с мальчишками крутим «солнышко» на качелях, все так же хозяйки развешивают белье, матери зовут детей к обеду, и весь двор по запахам знает, кто что варит. Все так же рыжая пышнотелая дворничиха Броня сидит в дверях своего цоколя, раздвинув мощные розовые коленки, и чистит картошку, успевая при этом зычно что-то выговаривать своему тихому мужу-сапожнику, которому весь двор носит чинить свою обувку, или грозить двум таким же рыжим, как и она, пацанятам. Вообще, для меня эта еврейская семья была настоящим реликтом, частью местного колорита, забытым осколком прошлого, ибо нигде и никогда больше я не видела ни евреев-сапожников, ни евреев-дворников.
Мы идем с Людонькой по городу. Она восторженно крутит головой, глядя на красивые, так не похожие на наши, узенькие улочки, отмечая великолепие архитектуры и величие храмов. А я, как будто разматывая нить, вспоминаю детство.
Над нами густо плодоносит шелковица. После дождя ее ягодами усыпаны тротуары города, они мнутся под ногами прохожих, а я вспоминаю их необычный сладкий вкус, вижу, как мы собираем их, сидя на деревьях, и я разглядываю жирных гусениц–шелкопрядов.
Наша Зеленая улица... Здесь когда-то снимали «Сильные духом»… Я вижу, как мчатся немецкие мотоциклисты, пытаясь догнать разведчика Кузнецова. Мы с подружкой стоим в подъезде и ждем, когда можно будет выйти на улицу. Подружке, видимо, очень хочется попасть в кино, и она молча выталкивает сначала меня, потом выскакивает сама и тащит меня через дорогу, делая страшное «киношное» лицо. Кто-то громко ругается в рупор, съемка останавливается. Нас чуть ли не за шиворот пытаются убрать с улицы, но из всех подъездов уже бегут к «фашистам» любопытные пацаны. Все заканчивается мирным перекуром…
***
Холм Славы. Молча стоим у вечного огня. Даже в страшном сне не могло присниться тогда, что у кого-то в недоразвитом мозгу возникнет подлая мысль демонтировать этот мемориал, как это чуть не случилось в 1992 году. Пока стоит. А дальше?..
Сейчас на Лычаковском кладбище пытаются «примирить» воинов-освободителей с фашистскими прихвостнями, бандеровцами, в знак благодарности ставят памятник американцам – солдатам Антанты, и это что! На родине президента чествуют солдат дивизии СС «Галичина», по сути - убийц…
Больно, стыдно и страшно…
***
У нас обширная культурная программа. Бабуля ведет нас то на выставку, то в театр.
Помню, идет спектакль. Людонька посередине, а мы с бабушкой по бокам наперебой тихонько переводим ей. Ей приходится труднее всех – она крутит головой то на сцену, то на бабушку, то на меня.
После вечернего променада по городу бабушка раскладывает пасьянс, гадает нам. Это продолжается далеко за полночь, но разве можно лечь спать, если перед тобой раскладывают твою судьбу. Потом как убитые спим до полудня.
В конце концов, я взбунтовалась – какое же это путешествие, если мы сидим на одном месте! Бабушка тут же предлагает съездить в Карпаты. Там, в Мукачеве живет одна из ее бывших учениц, которая с удовольствием примет нас на несколько дней. Бабушка пакует нам пышные пирожки в дорогу, и мы отправляемся в путь.
На Перевале накрапывает дождик, почти скрывая мягкие очертания пушистых Карпат. Красота необыкновенная! Автобус ползет по узкой дороге, иногда подбирая местных пассажиров. Вот в салон вошел пожилой гуцул: синие-синие глаза под полями национальной шляпы, пышные усы, усталый взгляд. Людонька толкает меня в бок – рисуй! Я делаю набросок, а она подписывает. Так и путешествовал этот блокнотик с нами – получилась история в картинках. А вот сфотографироваться хоть разок мы так и не догадались.
В Мукачево мы находим нужный дом. Открывает нам молодой симпатичный мужчина, приглашает войти и зовет жену. Она читает бабушкину записку и немного тушуется. Видно, что мы не совсем вовремя. Выясняется, что через полчаса она с детьми уже должна уехать на отдых, но мы, конечно, остаемся, и ее муж Валентин нам все расскажет и покажет. Хозяин весело улыбается: «Вот так повезло! Жена за порог, а у меня гарем!» Жена грозит ему пальцем: «Тю, брехун, тебе бы только языком чесать, Смотри у меня.! А вы, девчонки, не слушайте его – балабола, он смирный».
Мукачево – это симпатичный, ухоженный город в Закарпатье, через который протекает речка Латорица.. Чтобы пройти к нужному нам дому надо идти по набережной мимо цыганского табора с шатрами, где по вечерам горят костры и звучат цыганские песни..
Поскольку Валентин работает, мы полностью предоставлены сами себе. Город осмотрели, в кино побывали, на речку сходили, теперь пора и по горам походить. И вот мы, две «матрасницы», не имеющие никакого туристического опыта, собрались в поход. За рекой возвышались две горы, по которым мы решили пройти. Ни сколько километров до этих горок, ни сколько вдоль них, ни высоту их мы, естественно, не знали. А зачем? Дорогу осилит идущий! Вот мы и пошли, взяв собой пару бутербродов и одно большущее яблоко на двоих.
Прежде всего, надо переправиться на другой берег Латорицы. Мы уже знали, что там есть брод. (Мост, конечно, тоже есть, но это так тривиально.) Местные мальчишки показали, где можно пройти. Мы разулись под полное неодобрение пацанов, и пошли. Вот так, с камешка на камешек, по быстрой речке, обдирая ноги о камни в реке. Людонька оступилась и плюхнулась в воду чуть ли не по пояс. Ее тут же подхватили мальчишки. Откуда-то появился лодочник, который за две копейки, смеясь, перевез нас на другой берег, то и дело приговаривая: «От чудо, так чудо! Не видал еще такого!».
Немного обсушившись, мы продолжили свой «великий» поход. Естественно, наверх, напрямик. Пропыхтев сотню-две метров, мы остановились отдышаться. Никакого распрекрасного вида на город мы не усмотрели – поднимались на гору по лесу.
Услышали шум автомобилей. Решили посмотреть, где здесь дорога. Опять спустились. Нормальная трасса шла вдоль горы. Посмотрели наверх и решили немного пройти по дороге – может, дальше будет легче подниматься. Солнышко уже было высоко и нещадно припекало. Сняли футболки и пошли, подставляя солнцу спины. Машины весело гудели, проезжая мимо. Но у нас была своя дорога – мы «покоряли» Карпаты. Рядом с дорогой, в ущелье, росла ежевика – моя любимая ягода. Конечно, мы полезли за ней. И тут наша сумка полетела прямо в заросли обрыва. Пришлось доставать. Это был цирк и фильм ужасов одновременно. Сначала мы пытались достать ее руками, потом, как обезьянки, подцепить палкой, обдираясь о колючки и шипы, но она сползала все дальше и дальше. Нам ничего не оставалось делать, как спуститься с поросшего колючим кустарником чертова обрыва. Проклиная поход, любимые ягоды, злосчастную сумку, я начала исполнять «смертельный номер» с восхождением. Поклажу, наконец, достала, а вот выбраться наверх было гораздо труднее. Наконец, выползла на дорогу, отдышалась.
Больше ничего «покорять» уже не хотелось. Людонька, видно, тоже напоходничалась. Мы поднялись еще немного вверх от дороги, съели свои бутерброды, разделили по-братски яблоко, ругая себя за бестолковость – мы даже воду не подумали взять собой.
Внизу расстилался город – мы все-таки увидели его с горы! Чуть ниже нашей стоянки звучала нежная народная мелодия, ветер доносил запах дымка и шашлыка. Это работала харчевня, гостеприимно встречая посетителей, не обремененных романтическим сумасбродством как мы…
Вечером, нанежившись в ванной, мы приготовили ужин и с аппетитом уминали его вместе с хозяином, рассказывая ему о своей вылазке. Он качал головой и хохотал. В дверь постучали.
Валентин хмыкнул:
-О! Разведка пришла. Сейчас концерт будет, - и пошел открывать дверь.
В кухню вошла соседка, оторопело разглядывая нас, наши куцые халатики и «чалмы», накрученные на мокрые волосы.
-Это кто ж такие? - елей лился с ее губ.
- Это?- Валентин картинно обнял нас за плечи. - Это мои девочки. Вот веселимся тут.
Соседка вытаращила на него глаза, закачала головой:
- Тю, на тебя! Как же можно, без жены-то.
Он подмигнул нам.
- А жена знает. Она сама велела не скучать. Так что иди с миром, а то моему гарему спать пора.
Соседка, обиженная таким приемом, ушла, а мы еще долго не могли уснуть, и все хихикали над своими туристическими мытарствами.
Через пару дней дорога опять позвала нас. Вот так ночью лежали себе спокойно, придумывая, что будем делать завтра, и вдруг решили – пора в путь. Вскочили, быстро собрались, разбудили хозяина, чтобы поблагодарить его и попрощаться. Валентин никак не мог взять в толк, что мы задумали, стал одеваться, чтобы проводить нас, но мы категорически отказались от его помощи, заявив, что пошутили, и когда он уснул, вышли из дома.
Ночь была совсем темной, луны не было, дорога через парк и цыганский табор не внушала доверия, но каждая из нас не решилась признать, что разумнее было бы двигаться в путь с утра.
Мы спокойно прошли затихший табор, набережную, парк, и тут впереди показались три фигуры. Из темноты прозвучал молодой мужской голос: «Закурить есть?». Этого только не хватало! Людонька растерянно остановилась, потянув меня за руку. Я открыла сумочку и протянула говорившему пачку сигарет, которая лежала себе спокойненько в сумочке еще с дома и ждала своего часа, потому что курить нам с Людонькой, в общем-то, не хотелось, если только так, покрасоваться. А тут, глядишь – и пригодилась. Ко мне протянулись три руки. Перед нами стояли молодые солдаты.
- Вот это да! А спички есть? - Нашлись и спички. Ребята удивились:
- И не боитесь вы тут ночью гулять?
- А мы не гуляем. Мы на автовокзал идем.
- А как вы мимо табора шли?
- На цыпочках.
Ребята взялись проводить нас до места. За шутками и расспросами спокойно дошли до вокзала.
Уж и не знаю, то ли наша наивная уверенность, что мир добр, и мы в нем нежные цветы, то ли наша наглая беспечность мистическим образом оберегали нас. Я жила в каком-то защитном коконе, который не пропускал даже намеков на нечто плохое. А может то было другое время…
Чтобы попасть домой быстрее, нам надо было вначале доехать до Ужгорода, а уже оттуда шел автобус во Львов.
Самого города мы не видели, а вот на вокзале с нами опять приключилась небольшая история. Рядом с автостанцией был замечательный рынок. Чего только там не было! И курочки, и сало, и фрукты-ягоды, и разная домашняя снедь. Но самое интересное было в ряду, где продавали разные напитки. И захотелось нам попробовать медовухи – ведь и читали он ней, и в кино видели, а на вкус совсем не представляли.
Ласковый хитрющий дедок все нахваливал свой напиток и приглашал попробовать. Налил нам по чарочке. Нам понравилось. Конечно, знатоками мы не были – иногда могли побаловаться бокалом сухого кислого рислинга, делая вид, что испытываем наслаждение, а тут сладкая приятная душистая солнечная жидкость, мягко пьется и хочется еще.
Ну, мы и выпили еще. Правда, запоздало спросили, не опьянеем ли. Старичок заверил: «Та не боже мой! Голова будет как стеклышко, ноги могут подкачать. Так вы ж ехать будете, а не бегать». Нет, чтобы ему это сказать раньше! Через пару минут мы в трезвом уме и доброй памяти еле доволоклись до ближайшего газона и плюхнулись на зеленую травку рядом почивавшими тут же цыганами. Нас разморило так, что пожилая цыганка посоветовала: «Вы поспите. Мы вас постережем ». Эта фраза до того рассмешила нас, что мы даже немного взбодрились. И вот сидим мы на травке, смотрим абсолютно трезво на шумливую публику и думаем, как же нам безногим до автобуса добраться. А ведь попробовали мы этой медовухи каких-то две чарочки.
Бабушка, конечно, отчитала нас за легкомыслие, а потом с нами и посмеялась. Правда, гулять мы стали выходить только «под охраной» ее знакомых.
II.Збараж
Сейчас я и сама не могу понять, почему поездка в родной город была последним пунктом нашего путешествия. Наверное, я оставила ее «на десерт», ведь каждый дом, каждая тропинка, каждый уголок этого необыкновенного места дорог мне.
Выходим из автобуса. Сердце стучит, я вдруг с ужасом понимаю, что многого не узнаю, не помню. Тем не менее, без посторонней помощи мы добираемся до местной гостиницы. Получаем прокуренный номер и, побросав вещи, идем в город. Вот он, мой родной, мой милый, мой тихий, мой сказочный город детства. Невозможно сравнить ни с какими, даже самыми красивыми городами мира, этот маленький старинный городок с присущим только ему родным ароматом, тихим журчанием речушки Гнезны, покрытыми мхом крепостными стенами, шпилем собора. Нет для меня лучше его.
Мы выходим на главную площадь города, где стоит школа, в которой я училась, скверик, магазин и ресторан. Тут же дает о себе знать чувство голода.
Проходим в зал, заказываем картофельное пюре и молоко. Время вечернее, в ресторане сидят одни мужчины. Рядом расположилась компания офицеров. Они с любопытством таращатся на нас, улыбаются и кивают. Нам приносят молоко в больших чашках и мы тут же с наслаждением пьем. Один из офицеров встает и проходит мимо, заглядывая в чашки, тут же возвращается, и мы слышим его громогласный возглас: «Та вони ж молоко пъють! Дiти!» Мужчины хохочут и больше не смотрят на нас. Подкрепившись, выходим на улицу. Меня начинает потихоньку трясти – там внизу под горкой мой дом. Надо только спуститься по лестнице и пройти через маленькую базарную площадь.
Тихо подхожу к родному порогу – мне бы только взглянуть, мне бы только вдохнуть…
Я тихо стучу. Дверь неожиданно быстро открывается и на пороге появляется круглолицая женщина.
-Вам кого, девчата?
Я смотрю на нее и чувствую, что готова запрыгать от радости. Передо мной наша добрая соседка Янка. Всю свою украинскую жизнь мы прожили в одном домике, через стенку, деля все радости и беды, выручая, поддерживая друг друга - почти как одна семья. Теперь она с семьей живет на нашей половине.
- Тетя Яна, вы меня не узнаете?
Она присматривается, качает головой:
-Да не пойму, пойдемте в дом.
И вот я переступаю самый дорогой мне порог. Все как раньше: та же кухня, та же спальня, тот же «парадный зал», только все как будто уменьшилось в размерах.
Людонька тихо стоит за моим плечом, как верный оруженосец. Янка оглядывает нас, потом долго пристально смотрит на меня и вдруг всплескивает руками, хватает меня в охапку:
-Галюня! Ты! Выросла, хорошенькая какая…
Слова льются непрерывным потоком, она смеется и плачет одновременно.
Не успела я толком что-нибудь сказать, как послышался скрип двери, и на пороге появилась ее дочка Любочка, пятнадцатилетняя девочка, такая же, как мать, круглолицая, с такими же ямочками на щеках. Она удивленно подняла брови и на вопрос матери: «Узнаешь?» Тут же ответила: «Конечно, это ж Галя». Как будто мы расстались с ней на прошлой неделе.
Наперебой они расспрашивают о моих родных, о нашей жизни. Потом Янка вдруг останавливается:
- Сейчас Мишка придет. Садись на стул – пусть угадает.
Людонька примостилась сбоку и с любопытством наблюдает сцену, половину не понимая из того, о чем мы говорим.
В комнату входит дядя Миша, Янкин муж. Она широко улыбается:
-А у нас гости. Узнаешь?
Он пожимает плечами:
-А кого узнать надо? Обеих?
-Да ты хоть одну узнай, - хихикает Любочка.
Дядька начал всматриваться то в меня, то в Людоньку, ходить вокруг нас, почесывая затылок. Наконец он сел напротив и растерянно хмыкнул:
-Никак не пойму – вроде та, а вроде и не та. Чернявая точно на кого-то похожа.
Он хлопает себе по лбу ладонью:
-Ну конечно, это ж Галка!
Он вскакивает, крепко обнимает меня:
- От, какая выросла!
Дальше все было быстро и просто. Дядя Миша сбегал в гостиницу и забрал наши вещи. Нас накормили, напоили и уложили спать, отложив назавтра все разговоры.
И вот я лежу в той комнате, в которой просыпалась десять самых длинных лет моей жизни. Рядом тихо сопит уставшая за день Людонька, тихо стучат ходики, в окно смотрит огромная белая луна, а звезды похожи на большие сияющие блюдца – совсем как в детстве.
Я выныриваю из сладкого сна и слышу привычный гомон на улице: фырканье привязанной к ограде лошади, кудахтанье кур, мычание коровы, скрип проезжающей мимо телеги и еще много-много родных с детства звуков, которые убеждают меня – я дома! Еще не открывая глаз, я чувствую, что кто-то смотрит на меня. Слышу тихий шепот:
-На Зою похожа.
-Не, на Петра больше.
-Глянь, чернявая, хорошенькая – точно в Зою.
-А другая-то – волосы что лен. Гарни дивчатка. Совсем разные, а как сестрички.
Я с любопытством открываю глаза.
Надо мной склонились два смуглых лица. Ба! Да это же тетя Марта и дядя Роман – родители Янки! Я с визгом вскакиваю, цепляюсь за их шеи и целую.
Сколько помню, у нас все называли их просто Роман и Мартуня. Колоритная парочка! Роман – смуглый до черноты, красивый, со смоляным чубом, похожий на цыгана, заводной, работящий мужик. Мартуня на десять лет старше. Сухая, тоже смуглявая, улыбающаяся целым рядом золотых зубов, часто болеющая, но не теряющая присутствия духа, шутница и певунья. Когда-то Роман, батрацкий сын, побегав по лесам с бандеровцами, не понимая толком зачем, пришел с повинной, стал работать у кого-то в хозяйстве, да и женился на хозяйской дочке. Говорят, по расчету. Не знаю. Знаю только, что он был настоящей опорой для слабой здоровьем Мартуни. Был с ней тихим, нежным и беззаветно любил двух дочек – Яну и младшую Стефанию, с которой мы были «не разлей вода», несмотря на разницу в возрасте. Когда я выезжала с Украины, она любовно вышила мне на память платочек с трогательной надписью. Он до сих пор хранится у меня – пожелтевший, обветшалый, но по-прежнему дорогой.
Старики тискают меня как малое дитя, глаза у обоих слезятся, а широченные улыбки блестят золотом. Людонька испуганно открывает глаза и тоже попадает в объятия.
Теперь Роман с Мартуней живут отдельно, на другой улице. Веселой ватагой мы идем к ним домой, где быстро накрывается праздничный стол, появляются другие соседи, которые знавали мою бабулю, или моих родителей. Нас с Людонькой показывают как диво. Мы не успеваем отвечать на сыплющиеся со всех сторон вопросы. Наконец, Роман встает на нашу защиту:
-От пристали к девчатам! Дайте им хоть поесть спокойно.
Он лихо подмигивает:
-И выпить за здоровье всей их родни у Кульбышеве.
(Они именно так и говорили все время «Кульбышев»).
Нам подают прозрачную жидкость в стопочках, подозрительно похожую на водку. Мы с Людонькой переглядываемся и в один голос заявляем:
- Мы не пьем.
Роман машет рукой:
-Ну и не пейте, вы ее просто опрокиньте и закусывайте. Людонька осторожно осведомляется:
- Это что, водка?
Вопрос смешит всех сидящих за столом.
-Тю! Какая водка – это ж слеза козака! Пейте, не бойтесь. Ни одна хворь не пристанет.
Людонька не унимается:
- А она на ноги действует?
Мишка машет рукой:
- Никак нет. Да вы попробуйте.
Мы пьем жгучую жидкость, быстро закусываем. Хозяева похвально кивают:
-Ну вот, не страшно же. У нас самогон - на зависть! Не хотите, не пейте, можете так, по чуть-чуть, чтобы не обижать.
Мы соглашаемся и при очередном тосте пьем по глоточку. В конце пиршества мы берем слово с хозяев, что они обязательно приедут к нам на Волгу. За это они требуют непременно выпить до дна.
Нас начинает клонить в сон. Мартуня провожает нас в спальню, где стоит кровать. Устланная в давних традициях, она возвышается перед нами высоченной горой из нескольких перин и пуховых одеял.
Мы смотрим на нее, с ужасом начиная понимать, что не в состоянии взобраться наверх. Опять?! Восхождение номер два! Я первая иду на штурм и тут чувствую, что руки у меня как две плети, они совершенно не хотят подтянуть меня к желанной вершине. Ноги ведут себя точно так же. С трудом, с помощью Людоньки я, наконец, взбираюсь наверх и протягиваю ей руку. Оказывается, она в еще более плачевном состоянии, чем я. Людонька вообще не может встать на ноги и то и дело сползает на колени. Я снова и снова пытаюсь подтянуть ее к себе, но она упорно опускается на четвереньки, беззвучно хохоча и изредка повизгивая.
Опять мы вляпались! Теперь у нас не работают не только ноги, но и руки и голова в придачу.
Не помню, сколько продолжалась эта возня, но дверь вдруг отворилась и Мартуня в недоумении воскликнула:
-Батюшки! Вы еще не спите? А что это ты, дочка, на полу делаешь?
Тут неудержимый хохот одолевает нас, и мы буквально корчимся от смеха. Мартуня прикрывает рот ладошкой, испуганно восклицая:
- Споили таки девчаток! Мишка, ну-ка помоги.
Мишка легко забрасывает Людоньку ко мне на мягкую вершину, и через минуту мы уже сладко спим…
***
Я подвожу Людоньку к скромным надгробиям со звездочками. Здесь похоронены солдаты Великой Отечественной войны. Это не мемориальный комплекс, торжественный и монументальный, это простое солдатское кладбище – тихое и скромное.
Мы долго молча стоим, затаив дыхание, потом Людонька говорит, еле сдерживая слезы:
- Галя, это же все настоящее, здесь же действительно похоронены солдаты. Я впервые на таком кладбище – это гораздо мощнее, чем любой мемориал.
Мы поднимаемся на гору к руинам замка Вишневецких. Впрочем, он должен был бы называться по фамилии братьев Збаражских, которые построили его в шестнадцатом веке. Сам же город гораздо старше - первые упоминания о нем восходят к 1211году. В конце 14 века Дмитрий Корибут построил на месте древнерусской крепости замок, который столетиями был твердыней, защищающей от татарских набегов. В пятнадцатом веке под управлением князя Василия Збаражского он был центром героической обороны от орды хана Айдора. Тогда крепость была полностью разрушена, как, впрочем, и в следующем столетии тоже. И вот в шестнадцатом веке братья Збаражские вновь строят новый замок и крепостные укрепления. В семнадцатом веке город и замок перешли в правление князей Вишневецких.
В1649 году именно под Збаражем происходили важные события освободительной войны казаков против Речи Посполитой. Польские войска, отступая перед отрядами Богдана Хмельницкого, решили укрепиться в Збараже и отсюда вести оборонительные действия.
Мы как будто попадаем на несколько столетий назад. Перед замком ров, мост у главных ворот, мощные, поросшие мхом крепостные стены, а за ними остов самого замка. Мы проходим ближе, входим в крепость. Навстречу идет пожилая женщина в цветастом украинском платочке. Ее щеки горят ярким румянцем. Это лицо мне знакомо. Из-за выступившей яркой сеточки капилляров все называли женщину Стефа- краснощека. Я помню, как мы с мамой ходили к ней на примерку – она обшивала почти полгорода.
Стефа приветливо здоровается, а когда я спрашиваю, помнит ли она моих родных, ласково обнимает меня и предлагает показать крепость.
От нее мы узнаем, что замок потихоньку начинают реставрировать, что здесь будет дворец пионеров.
Мы осматриваемся, а Стефа рассказывает, что когда начали расчищать подвальные помещения, находили разные подземные ходы. В одном таком был очень узкий лаз, в который мог протиснуться только ребенок, и там есть какая-то таинственная дверь. Поскольку лаз был слишком узким, а своды достаточно разрушены и опасны, решили пока ничего не трогать и закрыть отсек от пронырливых пацанов. Впрочем, о загадочной двери и рассказал один из мальчишек, которому удалось таки туда попасть.Мы, конечно, тут же решили лезть в этот лаз, и сколько Стефа нас не отговаривала, заставили ее показать, где он находится. В подвале было сыро и темно, лаз оказался действительно очень узким – взрослому не пролезть. Нашей досаде не было предела.
Всю жизнь потом мы с Людонькой гадали, что же могло быть за той загадочной дверью.
На поверхности тепло и тихо. Я смотрю с горы на чудесную панораму города, и воспоминания накатывают, накрывая меня мощной волной.
Здесь на горе всегда проходили гуляния. По праздникам люди, одев все самое лучшее, как говорили, «шли на замок». Здесь крутились карусели с детишками, взлетали к небу лодки с женщинами в трепещущих шелковых платьях и мужчинами в широких белых брюках. Здесь чинно прогуливались пожилые люди в вышитых сорочках, цветастых платочках, все в начищенных черных туфлях на низкой толстой подошве. Здесь играл духовой оркестр, и пары кружились в вальсе.
Здесь все с удовольствием сажали деревья, не боясь испачкать нарядные костюмы и платья, здесь практически у каждого горожанина было свое дерево.
Внизу передо мной два шпиля величественного костела. Он давно закрыт, а там где раньше обитали монахи – больница. Рядом - крепостная стена, которая казалась мне раньше чуть ли не Эверестом. Она действительно высокая, там вверху за этой стеной был мой детский садик. Малышами мы часто свешивали головенки, чтобы посмотреть - что там, рядом с костелом, творится. Близость больницы сказывалась на наших играх: мы бывали врачами, санитарами, больными и …умершими. При «летальном исходе» мы тут же устраивали похороны.
Немного поодаль – купол церкви. Она была действующей. Рядом – домик батюшки. Проходя мимо, мы часто видели его в рясе, прохаживающимся по двору. Он был кругленький, спокойный, и какой-то отрешенный. Рядом с ним неизменно вышагивал черный индюк, которого ребятня боялась и подразнивала. Тогда в детстве я поражалась, как эти двое были похожи друг на друга. Однажды я громко сообщила об этом шедшей рядом бабуле:
- Бабушка! Смотри, поп с индюком совсем одинаковые, только бороды разные – одна серая, а другая красная!
Бабушка от неожиданности даже растерялась. Вообще-то даже для нее церковь была чем-то архаичным. В этом городе для нее было только одно светило – доктор Загоранский, сухонький старик-поляк с опрятной бородкой – врач частной практики. Его имя она произносила с неизменным благоговением, потому что именно он сумел спасти мою, только начавшуюся жизнь, когда можно было надеяться только на чудо.
Недалеко от церкви – кинотеатр. Сюда люди ходили не просто в кино. По выходным дням это был завершающий этап гуляний, выхода в свет.
Как сейчас помню своих молодых родителей – красивых, нарядных, идущих под ручку по главной улице, а впереди, взявшись за руки, в белых костюмчиках чинно вышагиваем мы с братом.
Однажды мама, разодев нас в эти белые костюмчики, опрометчиво разрешила выйти на улицу прежде, чем они с папой сами были готовы. Брат постоял немного у калитки и тихонько вышел, я пошла за ним. Он посмотрел на радужные разводы в луже и со всей силы топнул ногой, обдав себя грязью. Было ему тогда года полтора-два, мне, соответственно, на два года больше и, конечно, я уже понимала, что нельзя быть таким грязнулей. Не долго думая, я посадила его в лужу и стала усиленно смывать грязь. Почему-то он становился все чернее. Мне пришлось снять панамку и поливать его сверху. Брату сначала было весело, но вскоре моя стирка ему явно разонравилась, и он громко заревел. Открылась калитка, вышли нарядные родители и встали как вкопанные …
Благодаря маме я пристрастилась к кино. Заядлая любительница, она водила меня практически на все фильмы. Некоторые из них производили на меня настолько сильное впечатление, что я помню их до сих пор. Уже будучи взрослым человеком, я узнавала эти фильмы с первых кадров, и оказывалось, что многие из них - настоящие шедевры советского и мирового экрана. Тогда в раннем детстве я с одинаковым интересом могла смотреть и «Обыкновенный фашизм» Ромма, и «Тени забытых предков» Параджанова, и чешский «Девятый круг», не испытывая никакой сложности в восприятии.
Сейчас, по прошествии многих лет, я жалею, что мы так быстро уехали, но тогда нам, двум юным непоседам, достаточно было двух-трех дней.
Соседи проводили нас на автобус, дав обещание приехать к нам в гости «у Кульбышев». Они сдержали свое слово. Через год Роман и Мартуня гостили у нас. Огромный город оглушил их, раздавил, и только на Волге они чувствовали себя спокойнее.
***
Билеты домой мы заказали заранее, и симпатичный молодой человек принес их нам домой. Мы подробно расспросили его о поезде, о наличии вагонов, чтобы опять не попасть впросак, как в прошлый раз.
Нам жаль уезжать из Львова, не хочется расставаться с бабушкой, но нас уже манит дорога домой.
Мы очень тихо доехали до Москвы, спокойно провели время между поездами, дожидаясь своего фирменного поезда «Жигули», проводили, помахав рукой, уходящий в наш город обычный поезд, и, наконец, поздно вечером вошли в свой вагон.
Видимо, нам в нашем путешествии еще не хватало завершающего аккорда. И он появился. Пока проводница проверяла билеты у других пассажиров, мы отправились в свое купе. И тут оказалось, что оно занято. На наших местах расположилось целое семейство. Как! Опять?! Опыт общения у нас уже был, поэтому мы выдвинули ультиматум. После горячих пререканий, места нам нашли. Недовольная проводница открыла нам какое-то резервное купе. Мы тут же, как говорится, без задних ног, уснули. Но рано мы радовались! Среди ночи вдруг с грохотом открывается дверь, влетает проводница, будит меня, теребя за ногу, и возмущенно шипит:
- Девушка, что же это вы скандал устроили, а сами не на тот поезд сели!
Я оторопело смотрю на нее, потом пытаюсь разбудить Людоньку, но та никак не хочет просыпаться. Наконец она открывает глаза, и я выдаю ей ужасную новость. Людонька безучастно взмахивает ручкой и так театрально, слабым голосочком выдает:
- Ах, оставьте меня, мне уже все равно, - и тут же снова засыпает.
Я в ужасе спрашиваю:
-А куда мы едем?
-Да, в Куйбышев, только ваш поезд на три часа раньше ушел. Что делать будем – выходить, или доплачивать за скорость?
Я радостно завизжала:
-Конечно, доплачивать.
Ну, все, кажется, это была последняя клякса в нашем путешествии.
***
Сейчас я вспоминаю эту поездку, как сказочный сон.
Страны той уже нет, многих людей тех нет, даже родной Збараж начинает потихоньку уходить под землю.
Я все-таки надеюсь побывать там еще. Там соловьи поют особенно, там вишня цветет
сказочно, там жирная земля дышит жизнью, там луга опьяняют ароматом, там маки пламенеют алым ковром, там живут сказки – там моя родина…
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Читательские комментарии
18 мая 2009 11:58
Спасибо Галине Клименко за это солнечное, вкусное произведение, за экскурс в детство, молодость.
Елена Баширова
13 мая 2009 12:29
Никогда не понимала грустных эмигрантских вздохов о березках. Не осуждала, нет, но не понимала тоски о скамейке под липой, о покосившейся собачьей будке... Я стопроцентный космополит и чувство родины мне неведомо. "Беспечные бродяги 73-го" написаны так трогательно, с такой любовью и с таким неподдельным малоросским колоритом, что читать это было вкусно. Намеревалась лишь начать, понять, о чем речь, потом отлучиться по неотложному делу на полчасика. Однако мне это не удалось. Снимаю шляпу - захватило. С неотложным делом слегка припоздала, но не жалею. Неведомое доселе чувство приоткрылось, вспыхнуло коротким озарением и пониманием. Чего раньше не случалось. Я на короткий миг, но разделила любовь автора к совершенно чуждой для себя стороне - любовь, и тоску, и радость узнавания и тот самый по-щенячьи детский восторг перед звуками, запахами, красками. Спасибо за этот катарсис!
n.volzhanskaya@samara.vt.ru