29 июля 2009 13:52
Автор: Антонида Бердникова ( г. Нефтегорск)
Антонида Бердникова ( г. Нефтегорск)
Блинные истории
«А ты меня любишь?»
Мои герои Степан Романович и Анна Андрияновна – люди были гостеприимные, щедро хлебосольные, широкие натурой. Если затевался праздник или какое-то торжество по случаю приезда гостей, то в доме стоял дым коромыслом.
Драилось все: полы и окна, подбеливались стены и печка. Старые занавески сменяли другие - посвежеее и поярче. В сенцах, во дворе и даже в сараях и амбаре шмон наводился такой, что дородная супоросная Хавронья недоуменно похрюкивала, наблюдая со своего «аванпоста» - широкой лужи во дворе - за суетой хозяев и многочисленных босоногих ребятишек. Наша крестная Нюра на генеральную уборку особо никого и не созывала, но так получалось, что в такие дни все мы оказывались не у себя дома, а на просторном подворье Заруцких.
Управившись с поручениями, мы с сестренкой Надей забирались на верхотуру полевой кухни, самой настоящей, армейской, по неизвестному нам случаю оставленной кем-то на их дворе. Эта железная громадина, окрашенная в защитный цвет, притягивала нас, как магнитом. Мы крутили какие-то колесики, пытаясь открыть крышку главного котла. Мы отполировали его бока до зеркального блеска, изучая устройство этой чудо-печки. И нам всегда казалось, что любимая нами «Песня про барабанщика» лучше всего получается у нас, если оседлать самый верх полевой кухни и горланить так, что петухи с насестов сваливались от удивления, а может быть, и от восторга. Здесь мы учились понимать, что наша большая Родина начинается с похода и с кормежки усталых солдат. Здесь мы разучивали военные песни и марши. Здесь мы постигали науку детской дружбы и детских забав.
Играть, отдыхать, пинать воздух от ничегонеделания- все это было не про нас и не по традициям наших трудолюбивых семей. И если случались какие-то передыхи в работе и заботах, то проходили они в кругу родных, друзей, ближних соседей, нечаянно нагрянувших гостей.
И тогда на столе самым чудесным образом появлялись и курники, и лапшевники, и блинчики, и душистый ноздрястый хлеб, и всякие разносолы из погреба. Каким образом это все успевало сготовиться, вовремя податься на стол, - до сих пор сие мне неизвестно. Как и неизвестно то, что припасы эти сберегались для случая особого, торжественного или скорбного.
Но я вспоминаю больше всего редкие праздники-гостевания, когда из далекого Ташкента приезжала к Заруцким двоюродные сестры с мужьями и тетка. Вот уж тут наша крестная Нюра вместе с супругом Степаном Романовичем выкладывались сполна. И только после того, как стол накрыт, и в самой его середке нежно поблескивает росинками на боках отпотевшая бутылка «московской», хозяева облегченно вздыхали, на их усталых, но довольных лицах начинала светиться радостная улыбка. «Слава Богу, - говорила Анна Андрияновна, обращаясь к гостям, - все вроде бы как у людей и не хуже, а намного лучше».
Собиралась к столу близкая и дальняя родня, жившая в деревне, ну а почетным гостям полагалось самое почетное место, в красном углу, под божничкой. И блюда в тот угол подавались в первую очередь, с пылу – жару. И слова приветствия хозяев было обращено к ним, желанным и долгожданным сестрицам и тетушкам, племянникам и дядюшкам, кумовьям и сватьям - в зависимости от того, кого на сей раз встречали, привечали, угощали.
Почему нам, малолеткам, запомнились те застолья? Обычно, если на дворе стояла поздняя осень или зима, конец ли холодной весны, мы угнездивались на печке. Широкая, теплая, как грудь мамкина, с цветастой метра на три занавеской, со старым шубняком или дерюжкой на истертых до блеска кирпичах, с шорохами запечных тараканов и нашим смешливым шепотом и любопытными взорами, которыми мы окидывали застолье со своей верхотуры, - таким было наше убежище и пристанище в часы, когда наши родители гуляли.
И никто тогда не стеснялся этого простого и ясно обозначенного слова. Гулять, значит, встречать желанных гостей, вести добрую и приятную беседу, (ни в коем случае никому не перемывать косточки). Но самым главным в любой компании того времени была песня. Старинная, с коленами, с трагическим исходом повествования, в которую включались все – и мужики, и бабы.
Наш отец играть песни любил, но не любил и сильно раздражался, когда кто-то из поющих вдруг брал слегка неверную ноту. Он допевал куплет до конца, старясь выправить мотив, а затем пристукивал по столу кулаком и резко говорил: «Брешешь!».
Мы мало прислушивались к застольным беседам, которые обычно зачинались еще до песен, но говорили и спорили в основном мужики, а их жены в это время суетились у печки или у стола, подновляя блюда и выставляя новые, жарко аппетитные. И вот тут начинался традиционный бабий спор о том, удался курник на сей раз или все-таки перетомился в печке. Не закуржавились ли от излишнего печного тепла блинчики и не маловато ли положили сахару в пироги с калиной. Как я полагаю, изыскивая изъяны в своих кулинарных творениях, хозяюшки тем самым старались обратить внимание именно на свое блюдо. И только одна Анна Андрияновна выдерживала «форс». Она молча ставила на кухонную лавку все, что успела приготовить к праздничному застолью, и, выпрямив усталую спину, говорила не без гордости: « Спору нет, вся ваша снедь удалась как никогда, пусть вон ребята пробу снимут. Ну а мои блинчики лучше всех! Остальное, что сготовила,- можете хаять, можете за обе щеки уплетать, но первенство по коронному блюду никому не уступлю!»
Зная эту ее особинку, женщины в спор не вступали, охотно соглашались с ее мнением, которое, кстати, тут же поддерживалось дружной компанией. И тогда за столом воцарялась особая атмосфера добродушия, понимания и единения. Песни сменяли частушки, после которых шли пляски под гармонь. И вот когда гости и хозяева доходили до нужной кондиции, тогда можно было и нам спуститься со своего наблюдательного пункта и кое-чем вкусненьким полакомиться, в основном, блинцами, пирогами и лапшевником. Здесь нас радушно рассаживала на краю стола наша старшая тетушка Прасковья Андрияновна. Но засиживаться нам долго не позволялось.
Оживленные гости, освежившись на улице, входили в избу и снова занимали свои места. Гулянка входила в другую фазу. После выпитого вина и медовухи обычно все погружались в воспоминания. Назывались имена дальних родственников, бабок и дедов, кто кем кому приходился - кумом, сватом или шурином… А еще вдруг как бы ниоткуда возникали смешные истории, произошедшие с теми людьми, о которых шла речь. И тогда над столом возникал легкий шум, гам, каждый старался говорить громко, выразительно, жестикулируя, привлекая внимание всех присутствующих к своему рассказу.
Не было в тех ностальгических беседах осуждающего тона или какого-то отрицательного штриха. Все люди - по рассказам - были в чем-то сметливы, а кто с норовом, но все равно уважаемы. И мы в такие минуты застолья невольно учились доброте и пониманию. А еще старались запомнить мотивы песен, рисунок танца, впитать в себя задушевность разговоров.
И в самом завершении, когда усталость притомляла всех, подавали горячий, из самовара, чай, а к нему душистый медок, конфеты-подушечки, пиленый или колотый сахар-рафинад и свежие сливки для забелки. Наша Анна Андрияновна, умотанная хлопотами, садилась напротив своего Степана Романовича, и тихо восклицала: «Сте-оп, а Степ! Вот скажи мне, как на духу, ты меня любишь?».
Для деревни такое откровение, даже в подпитии, считалось непривычным, поэтому разговоры за столом постепенно утихали и все невольно вслушивались в монолог супругов. Степан Романович вскидывал на жену жгучие карие глаза и протягивал к ней обе ладони. Обхватив руки жены, он прикасался к ним губами и восклицал с той же интонацией: « Ну а ты, Нюра, меня любишь?» «Люблю, Степа, больше жизни люблю!»,- со слезами на глазах признавалась Анна Андрияновна. Степан Романович наклонял свою седеющую голову к ее лицу и нежно проговаривал по слогам: « Коли так, моя голубка, давай поцелуемся!». И объявлял для всех громовым голосом: «Неужели мы до того заскорузли душой и сердцем, что не можем прилюдно своих жен любимых почествовать за такой стол, за угощения, за все, что они для нас и для наших детей делают. Мужики, а ну-ка, целуемся все!». В шутку ли, всерьез, но клич этот подхватывался всей честной компанией, которая после челомкания расходилась по домам с песнями. И было замечено, что многие супружеские пары через девять месяцев обзаводились очередным ребеночком.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: