18 апреля 2008 11:32
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова
ЖОГОЛЕВ
Пожары за Самаркой были всегда. Там было очень много деревянных домов, они ютились один рядом с другим, они были давнишней постройки (наверное, еще со времен основания Самары, с 1586 года) и как-то все время горели.
Горели они и в 1959 году, и однажды, в мае, пожар был такой страшный, что сразу сгорело домов 26 или 28.
О пожарах тех говорили все. «Вы слышали, какой был пожар вчера за Самаркой?» – «Ну как же! По Самарской мчались пожарные машины, по Чапаевской... Все улицы, которые идут к реке, заполнены были пожарными машинами. Потушили. Но тушили всю ночь».
К пожарам за Самаркой мы вернемся. В связи с Женей Жоголевым.
Женей я его называю потому, что мы с ним вместе окончили историко-филологический факультет Самарского педагогического института. Окончили его в одной группе. Дружим до сих пор. Поэтому никогда я его не называл и не называю Евгением Николаевичем Жоголевым, хоть лет ему немало – мы с ним ровесники.
Женя Жоголев жил в «Серых домах». «Серые дома» – это рядом с оврагом Подпольщиков. Теперь никаких «Серых домов» там нет. Дома перекрасили. Открыли уйму всяких магазинов, но коренные самарцы знают: «Серые дома» – это не доезжая остановки до оврага Подпольщиков. Или Постникова оврага. Почему Постникова? Да потому, что в XIX веке, в конце XIX века врач Постников открыл там кумысолечебницу. У него было стадо кобылиц, у него были роскошные врачи, сам он был фтизиатром – лечил туберкулез, был известен не только в Самаре, но и далеко за ее пределами – известные в России люди приезжали к нему лечиться. Знал Постникова Чехов – Чехов был врач. А Постников знал Чехова и приглашал его к себе. Однажды пригласил со Львом Толстым. «А почему бы вам, – писал Чехову, – со Львом Николаевичем не приехать? У меня новые кобылицы, новый кумыс, приезжайте, пожалуйста». Чехов пишет Толстому: «Лев Николаевич, от Постникова получил депешу – просит приехать на кумыс. Может, приедете? В прошлый раз вы меня спрашивали, далеко ли это от Самары. Отвечаю (письмо от 1901-1902 годов) – в пяти верстах».
«В пяти верстах» от Самары. А граница Самары где тогда? Тогда, в 1901 году? Улица Полевая. За городом, за городом жил Женя Жоголев с точки зрения Чехова и Толстого. А учился на другом краю, недалеко от Хлебной площади. У Волги. У Волги, где никакой набережной еще не было.
Набережную начали строить в пятьдесят шестом году. Начали строить, и те, кто жил в Старом городе, просто замирали от восторга – у нас будет набережная! До пятьдесят шестого никакой набережной не было и в помине.
Пожар, с которого я начал, случился в мае. В мае пятьдесят девятого. Мы в это время сдавали зачеты. И один из зачетов, который нам во что бы то ни стало надо было сдать, это зачет по предмету «школьная гигиена». И все сдают. Все, кроме Жоголева, который говорит, что сдавать «школьную гигиену» не будет принципиально. «Меня, – говорит, – совершенно не интересует эта глупость, и сдавать я ее не буду».
А «школьную гигиену» в нашем институте преподавал некто Темкин. Доцент и очень известный в стране гигиенист. И не только в стране. То, что он писал по «школьной гигиене», печаталось в странах народной демократии. В Болгарии, Польше, Венгрии, Румынии, Албании... Словом, в деле своем он разбирался хорошо и, читая лекции, ни в какие свои записи никогда не заглядывал, но иногда допускал небольшие стилистические оплошности. Выражаясь наукообразно, вдруг говорил: «Необходимо отметить, что органом слуха у детей является ухо». Кто-нибудь из студентов тут же встревал: «А у вас?» «Что у меня? – недоумевал доцент Темкин. – Прошу не перебивать!» И снова повторял под бурные аплодисменты: «Необходимо отметить, что органом слуха у детей является ухо»...
«И я пойду сдавать такую «школьную гигиену»? – кричал Жоголев. – Да никогда в жизни!»
А что значит не сдать зачет? Это значит, что к экзаменам тебя не допускают. Не допускают, и Жоголева об этом предупредили. «Ну так и быть – пойду, – решает Женя. – Пойду и всем докажу, какая глупость эта «школьная гигиена». – «И каким же образом?- интересуемся мы. – «А вот какой билет бы мне ни достался, начну ответ со вчерашнего пожара за Самаркой». – «Ерунда!» – «Спорим на пару кружек пива?» – «Спорим!»
С пивом в пединституте проблем не было. Пиво можно было купить в буфете. В том самом буфете, где давали бесплатно хлеб. Стукнули по рукам, и кто-то побежал узнать, завезли ли пиво, а человек шесть пошли за Жоголевым, чтобы послушать – сумеет ли он связать «школьную гигиену» с пожаром за Самаркой или все-таки нет.
А перед каждым зачетом Темкин всегда развешивал по стенкам соответствующие сообщения. На этот раз написал: «Зачет по «школьной гигиене» принимается в пятой аудитории. Доцент Темкин». Приходит в пятую Жоголев. Не один, конечно, многие с ним сдают. Темкин – в белом халате (он и занятия в белом халате вел, и зачеты в нем принимал), разбрасывает по столу билеты (мы всегда у Темкина отвечали по билетам) и у каждого, кто берет билет, интересуется: «Вы спокойны? (гигиенист!) Вы не нервничаете? Возьмите себя в руки...» Берет свой билет Жоголев и по просьбе Темкина читает вслух вопрос: «Значение зеленых насаждений вокруг школы». «Вопрос вам ясен?» – уточняет Темкин. «Конечно», – отвечает Жоголев, садится, ждет, когда истекут отпущенные на подготовку двадцать минут... «Вы готовы, товарищ Жоголев?» – спрашивает Темкин. «Готов», – говорит Жоголев, глядит на приоткрытую дверь (оттуда ему сигнализируют – буфет работает, пиво есть) и приступает к ответу. «Вчера за Самаркой, – говорит Жоголев, – был пожар». «Но какое, – перебивает его доцент Темкин, – это имеет отношение к вашему вопросу?» – «Вчера за Самаркой, – продолжает Жоголев, – был пожар. Сгорело, как писала «Волжская коммуна», двадцать шесть домов. А школа осталась цела. Почему? Да потому, что пока горели зеленые насаждения вокруг школы, прибыла пожарная команда, и пожар потушила. Вот в этом, прежде всего, и заключается значение зеленых...» – «Убирайтесь вон!» – говорит доцент Темкин. Жоголев идет в буфет и выпивает две заработанные таким образом кружки пива.
Через несколько дней Темкин вешает новые объявления: «Кто не сдал зачет по «школьной гигиене», может прийти в аудиторию, скажем, 28. Доцент Темкин». Появляется в институте Жоголев: «Значит так, десять кружек пива, и я начинаю с пожара за Самаркой».
Аудитория 28. Доцент Темкин в белом халате. Жоголев. В дверях уже значительно больше народу. Доцент Темкин Жоголеву: «На этот раз, надеюсь, вы готовы? Ну и замечательно. Берите билет и читайте вопрос». – «Освещенность класса», – читает Жоголев. «Вы спокойны? – спрашивает его гигиенист Темкин. – Вы сегодня не переутомились? Вопрос вам ясен?» – «Я абсолютно спокоен, – отвечает Жоголев, – и ничуть не устал, и вопрос мне ясен». – «У вас двадцать минут, – напоминает доцент Темкин, – давайте сверим часы». Сверяют, Жоголев садится, через двадцать минут подходит к Темкину и говорит: «Точно не помню, но, кажется, позавчера за Самаркой был пожар...» «Вон!» – прерывает Жоголева Темкин.
Теперь уже Жоголеву пиво пить помогают. А по институту идет молва: «Жоголь сдает «школьную гигиену» и намертво привязывает любой вопрос Темкина к пожару за Самаркой!»
Темкин в это время пишет: «Последний раз напоминаю: тот, кто хочет сдать зачет по «школьной гигиене», должен обратиться в аудиторию номер семь. Доцент Темкин».
Тех, кто не сдал, все меньше и меньше. Их уже практически не осталось. Все сдают, один Жоголев весь в пожаре: «Два ящика пива, и я начинаю с бедствия за Самаркой». Теперь уже пройти по коридору нельзя – весь факультет пришел. Двери нараспашку, доцент Темкин надевает халат, Жоголев уверяет гигиениста, что совершенно готов и абсолютно спокоен, берет один из билетов и читает: «Соответствие размера парты росту учащегося». – «Не могли бы вы, – обращается он к доценту через двадцать минут, – прежде, чем я начну отвечать, напомнить мне, какого именно числа был тот проклятый пожар за Самаркой». Темкин теряет самообладание. «Больше, – кричит он Жоголеву, – ко мне ни ногой». Пиво пьет уже весь факультет. Жоголев ликует и каким-то совершенно непостижимым образом добирается с этой своей задолженностью до пятого курса. На пятом его вызывает декан: «Ты, Жоголев, пива напился?» – «Напился», – отвечает Жоголев. – «Иди и сдавай, гигиену, иначе мы тебя до экзамена государственного не допустим».
Но легко сказать – сдавай. Теперь уже Темкин принципиально не желает принимать у Жоголева зачет. Декан Лидия Ивановна Янкина идет к Темкину на дом, потом к Темкину на дом идет Жоголев... В общем, как-то вдвоем они доцента уламывают, и Жоголь злополучный зачет получает.
Зачем я это рассказываю? Затем, чтобы вы поняли, Женя Жоголев был жуткий, жуткий хохмач. По его материалам газетным это не видно, но уверяю вас – хохмач он страшный и хохмил не только на «школьной гигиене». Однажды пришел сдавать историю средних веков. А что такое на истфиле история средних веков? Это не для слабонервных. Это два толстых тома с огромным количеством дат, и преподаватель строгий, фамилия его Ганкин. И сдать надо непременно, это не зачет, а экзамен. Что делает Жоголев? Жоголев берет учебник для 7 класса, там – сто страниц, прочитывает быстренько весь, и идет к Ганкину. Но тот не дурень, через пять минут спрашивает: «Скажите, пожалуйста, товарищ Жоголев, по какому учебнику вы готовились?» – «По учебнику для 7-го класса», чистосердечно признается Жоголев. Разумеется, получает двойку, разумеется, пересдает, и хорошо пересдает – он вообще хорошо учился, но зато все в институте только и говорят: «Жоголь Ганкину сдавал историю средних веков по учебнику седьмого класса!»
А как-то, помню, говорит: «Вот, между прочим, интересная какая история. У нас одна старушка живет, я ей ляпнул, что война еще не окончилась, она забила окна и эвакуировалась. Сейчас ее ищут. Не знают, куда уехала»... Женя Жоголев, 1959 год. Но он и сейчас такой. И сейчас. Он всегда был таким.
Восьмидесятые. Финк. Лев Адольфович Финк. С Жоголевым дружил, с его – Жоголева – институтских времен. Финк, 1916 года рождения, семнадцать лет просидевший в ГУЛАГе, в лагерях, в ссылке. После ХХ съезда возвращен был домой и поступил в аспирантуру пединститута, в Москве ему не удалось аспирантуру окончить – он был арестован в 38-м году, в апреле месяце. Так вот, аспирант, но надо чем-то жить, Финк ведет кружок литературный, и мы все к нему ходим туда. И Жоголев ходит, и они с Финком дружат, хотя возраст совсем разный – Финк с 16-го года, а Жоголев с 37-го. Потом Жоголев станет журналистом, а Финк станет профессором, возглавит кафедру русской и зарубежной литературы в университете (университет появится в 69-м году) и станет прекрасным специалистом по Леонову, прекрасным специалистом по Симонову, творчество Гранина будет прекрасно знать… И будет замечательно писать о театре. Прежде всего для «Волжской коммуны» – газеты Жоголева.
Да раньше и не было много газет в Самаре. Была «Волжская коммуна», был «Волжский комсомолец», а потом, в 1968 году, если мне не изменяет память, 1 января появилась «Волжская заря», вечерняя газета. Все. И если в «Коммуне» что-нибудь стоящее появлялось, то это читали все. Все! Три копейки стоила «Коммуна», две – «Волжский комсомолец». Покупали, выписывали... Финк с «Коммуной» сотрудничал и часто бывал в редакции, а Жоголев заведовал там отделом культуры. И, разумеется, Финк к нему всегда заходил.
И вот как-то объявляют журналистскую областную конференцию. Конференция в Доме печати. И там же – редакция «Волжской коммуны». И мы все там на этой конференции... Перерыв, Жоголев говорит: «Зайдем ко мне, посидим». Пошел я, пошел секретарь писательской организации Лазарев Женя, тонкий, умный писатель, никаких литературных факультетов не оканчивавший, а окончивший биологический. И вот мы все сидим, и вдруг открывается дверь, и заглядывает Финк (он тоже – на конференции) и говорит: «Ребята, перерыв, а мне талоны на питание дали. Говорят, покормим всех, кто на этой журналистской конференции, а я не знаю где». Что делает Жоголев? Он вскакивает и говорит: «Профессор, зайдите, зайдите». И уже к нам обращаясь: «Вот этот профессор ходит с утра с талоном, стучит во все двери, спрашивает, где его за талон покормят. Сказал, что пришел на областную журналистскую конференцию, а как узнал, что выдадут талоны на бесплатный обед, так о конференции забыл – ходит с восьми часов утра по Дому печати, стучится во все двери, просит, чтоб накормили. Голодный, буквально голодный человек. Может, сбросимся, дадим ему рублей пять, чтобы он поел наконец».
Как реагирует Финк? Берет газету, садится и начинает читать. «И что вы тут уселись? – не унимается Жоголев. – Здесь не кормят. Вставайте, мы вас сейчас отведем». – «Жоголев, оставь ты человека в покое, – вступаемся мы с Лазаревым. – Лев Адольфович, вы уж не обижайтесь на Жоголева». – «Да он же – свинья. Чего на него обижаться?» – говорит Финк. Люди, которые дружат пропасть лет. Одному из друзей за семьдесят, другому – сорок, и старший позволяет младшему так себя вести. А почему? Да потому, что хорошо знает, что Жоголев его боготворит, но что Жоголев – хохмач и не может пропустить такую замечательную хохму: профессор ходит с бесплатным талоном на обед по кабинетам редакции и спрашивает, где здесь кормят.
Хорошие хохмы Финк ценит – обиды никакой! На Жоголева вообще невозможно обижаться. Жоголев – страшный хохмач, но не часто встретишь человека добрее, чем Жоголев, человека, который так бы умел дружить. Он постоянно подводит. Обещает прийти и не приходит. Или приходит с опозданием. Обещает позвонить и забывает. Но все знают, если надо кого-то выручить, кому-то помочь, это – к Жоголеву. Масса людей благодарна ему за поддержку. За деньги, которые он выбивал для больного журналиста, за инвалидную коляску, за устройство на работу, за путевку, за жилье, за место в детском саду…
И у него есть еще одно хорошее качество. Он умеет широко смотреть на жизнь. Например, Жоголев может написать роскошную статью о том, как сегодня коверкается русский язык. На радио, на телевидении... Жоголь пишет: «Не беспокойтесь вы за русский язык! Он не такое переживал – выстоит и останется великим и могучим. Не кликушествуйте, не требуйте расправы».
У Жоголева широкий взгляд на вещи. И когда бы он и о чем бы ни писал, он пишет всегда с очень большим знанием дела. Примеров у него всегда уйма, один интересней другого, и удивительная доброта в каждой его публикации. Это чувствуется с первой фразы. Даже, когда он вел рубрику в «Волжской коммуне» о телевидении – что удалось в той или другой передаче, что не удалось, никогда в его статьях не было злости, ехидства, унизительных формулировок. Даже если он был недоволен тем, что видел. Абсолютно самарский характер: хохмач, но никогда не смеется над людьми – смеется над жизнью. Над жизнью, в которой так много смешного!.. Так много смешного!..
Жоголев любит выпить. Любит прийти к друзьям и провести с ними вечер или ночь. Он и студентом очень любил вот такие дружеские посиделки. Любил праздничные компании, в которые... никогда не приходил. Как только приближалось Седьмое ноября или Новый год, или Первое мая, первым начинал Жоголев: «Ну, ребята, ну надо же складываться. У кого встречаем? Кому сдавать деньги?» – «Давай, Жоголев, приходи к нам». Жоголев моментально вынимал десять рублей и сдавал. Моментально! Но никогда не приходил в эту компанию. Он деньги сдаст и не придет. И все говорят: «Что-то Жоголев не пришел».
Приближается новый праздник, Жоголев быстро узнает, кому деньги сдавать, и сдает, и опять не приходит, и когда нужно деньги, говорят: «Надо Жоголева пригласить. Взять с него десять рублей, он все равно не придет». – «Жоголев, – говорим ему, – мы ведь тебе десятку не вернем». – «Да и не надо. Я не сумел прийти. Но в следующий раз – обязательно». Сдавал деньги и снова не приходил. Переманили в другую компанию, он и туда внес десять рублей. Абсолютный бессребреник, абсолютной бесшабашности и доброты человек. Откуда у него были деньги в те годы? Женя работал после занятий. Асфальтировал улицы, грузчиком устраивался. Кем угодно мог устроиться, кем угодно... Учился, работал... А в это время в Самаре строили набережную.
Набережную в Самаре начали строить не под Пионерским спуском. А начали ее строить, кажется, со Льва Толстого, и мы, выйдя из института, всегда туда ходили глядеть, как идет строительство. Там лежали бетонные плиты, они еще только лежали, и там можно было посидеть на этих бетонных плитах. И вот однажды мы туда пришли. И Жоголев – с нами. А у него, у Жоголева, есть еще одна особенность. Жоголев вступал в драку с кем угодно и когда угодно, если чувствовал несправедливость, если чувствовал, что кого-то обижают. Вступал в драку, дрался профессионально и совершенно бесстрашно. И сейчас такой! Человек, удивительно чувствующий справедливость и не просто пишущий о ней, но и отстаивающий ее. Он и сейчас спокойно может пускать в ход свои уже совсем немолодые кулаки. Вот и за это еще его любят. Все же прекрасно понимали, обмануть же нельзя: пиво пивом, пожар пожаром, а характер – он очевиден. Всем и всегда.
Так вот, идем мы всей компанией на строящуюся набережную, а у Жоголева в руках несколько толстых тетрадей. Это лекции по современному русскому языку. Это главные лекции, которые читают на истфиле. Читает их (она сейчас в университете, доктор филологических наук) Елена Сергеевна Скобликова. Это уникальные лекции, и вот Жоголев с этими лекциями в руках. И мы все садимся на эти плиты посидеть. Весна, роскошная Волга... Одно плохо – экзамены. Но ничего – май всегда тревожный месяц для студентов. Но сейчас – Волга, весна, и Женя кладет лекции рядом с собой на плиты, мы сидим, спокойно разговариваем, нас несколько парней, и среди нас – такой Наум Станиловский, царство ему небесное, нет его уже. Остроумец необыкновенный, самарец до мозга костей, потом переехавший в Москву и много работавший в «Крокодиле». Так вот, он быстренько эти лекции берет и прячет. А в это время к нам подходит табор цыган. Женщины, мужчины, дети – табор в полном составе. Они к нам подходят, говорят, что погадают, а мы говорим, что сами им можем погадать, они злятся очень и тут же уходят. И мы уходим... Вдруг Жоголев хватился: а где тетради? И вот Наум, мы звали его Нюма, ему говорит: «Да цыгане же взяли». Жоголев догоняет цыганский табор и требует у табора лекции по современному русскому языку. Те кричат на всю набережную: «Какой русский язык? Отстань! Обыщи! На, детей обыщи!» Жоголев – им: «Убью!» Мы умираем от смеха. Они воюют... Насладившись картиной «Жоголев и цыгане», Наум говорит: «Жоголь, да вот они – у меня». Женька бежит за Станиловским, цыгане – в противоположную сторону... Студенческие годы. Жоголь – один из типичных самарских студентов середины пятидесятых годов. Много похожих, Жоголев – типичный...
Было неясно, чем будет заниматься Жоголев после того, как окончит институт. Он хорошо работал в школе – у нас много практики было, он с удовольствием занимался ею и в городе, и в селе... Но было неясно, что дальше. И тут – шестидесятый год, нам – двадцать два, мы сдаем госэкзамены и разъезжаемся согласно назначениям. Все получали назначения, все! Назначения для пединститута и для мед-института были очень тяжелые. Никакой Москвы, никакого Ленинграда, никакого Киева – Якутия, Тува. Притом ни в коем случае не Якутск, и ни в коем случае не Кызыл. Обязательно – глубинка. Куда поехал я? А я поехал в Малотолкайский детдом (Подбельский, теперь Похвистневский район) воспитателем. Воспитатель в детдоме, но 12 сентября (на отрывном календаре – День танкиста) у меня – первый выходной, иду по Куйбышевской улице, навстречу – Жоголев, я ему говорю: «Женя, а как у тебя-то дела?» – «Да там целая история», – говорит Жоголев и рассказывает.
Учителем Жоголев не стал. В редакции «Волжской коммуны»... А редакция «Волжской коммуны» была не там, где она сейчас, не в Доме печати – Дома печати еще тогда не было, и редакция находилась на углу Молодогвардей-ской и переулка Специалистов (теперь – улица Высоцкого), в здании, где сейчас издательско-полиграфический техникум. Так вот, в редакции «Волжской коммуны» работало такое объединение – «Молодая Волга». Жоголя там знали и устроили так, что его распределили не в школу, а в газету. В газету «Кировец» Колдыбанского района.
«Ну и что же ты там не работаешь?» – спрашиваю я в День танкиста, 12 сентября 1960 года. «Да пришел, – рассказывает Женя, – к главному редактору, а тот мне говорит: «Товарищ Жоголев, вам бы надо погулять – поезжайте дней на десять домой. Меня сейчас исключают из партии, и моего заместителя тоже исключают из партии. Когда приедете, нас тут не будет, наверное. Но мы скажем, что вы должны приехать, и вас на работу возьмут». – «Да что же случилось?» – «У нас здесь катастрофа. Мы перепутали подписи к снимкам, и сейчас газета изымается у всех подписчиков Колдыбанского района. Вы знаете, что китайская партийно-правительственная делегация приезжала в Москву?» – «Знаю, – говорит Жоголев, – об этом по радио говорили». – «Ну а по газетам фотографии были разосланы. Там Внуковский аэродром, и они все выстроились – вся делегация Китая и все, кто ее встречал. Мы поместили, а подпись поставили от другой: «Колхоз «Рассвет» выгнал свое стадо на водопой». А там, где у нас на снимке колхоз «Рассвет», на второй полосе, выгнал свое стадо на водопой и где коровы пьют воду из ручья, оказалась такая подпись: «Внуковский аэродром. Партийно-правительственная делегация Китая. Слева направо...» Ну вот, меня из партии... Поэтому вы пока погуляйте».
Я говорю Жоголеву: «У тебя этой газеты нет?» – «Есть, – говорит, – дома номер. Они мне подарили».
Эту историю я рассказал потом главному самарскому библиографу Завальному. Книжка у него есть: «Над чем смеется Самара». Жоголев прочитал, говорит: «Ты перепутал только одно – название газеты». Название газеты я уточнил по историко-культурной энциклопедии – там про Жоголева статья. Возможно, перепутал название колхоза. Но важно-то здесь не название колхоза. Важны обстоятельства, при которых Жоголев стал работать в газете. А обстоятельства были вот такими.
Ну а потом… Потом он перебрался в Самару. Работал в «Крыльях родины», в «Волжском комсомольце», в «Волж-ской коммуне». Но Жоголев не всегда работал в газете. Он уходил и на телевидение. Он пришел на телевидение, когда был один только канал – московский. Самара работала на московском канале. Это начало шестидесятых годов. Пришел, но ему там было неуютно. Жоголев – человек газеты. Он человек газетной редакции. Он человек, который возится с авторами, человек, который любит торчать в театре и писать о нем. Человек, который свободно садится в любую машину, едет в любую глухомань Самарской области и будет сколько угодно жить в любой избе, для того чтобы написать хороший очерк... А вот телевидение... Нет. Не его это. И он сделал один правильный ход – он быстро ушел с телевидения. Он там работал недолго – ему нужна была газета. Газетная тяжелая, изматывающая, но единственная для него работа.
…Жоголев не одинокий человек. Не раз женился, и всегда удачно. У него дети. Я хорошо знаю его сына Антона. Да и вы, возможно, слышали это имя – Антон Жоголев. Антон Жоголев сегодня – редактор газеты «Благовест». Очень милый, очень приятный человек, прекрасный журналист – окончил факультет журналистики ЛГУ... Помню, спросил у Жоголева: «Как там Антон?» – «Да, – говорит Жоголев, – Антон – негодяй. Я попросил одну журналистку (она на курсы повышения квалификации ездила в Ленинград, курсы на базе факультета журналистики ЛГУ) узнать в деканате, как там у него дела. Он-то говорит, что у него все в порядке. Ты знаешь, она приехала и рассказывает: «Первое, что я увидела, когда пришла на факультет журналистики, – выговор Антону Жоголеву за то, что он три дня не был на занятиях. Я ему звоню: «Где ты был?» А он: «Ездил на похороны Брежнева». «Ну, конечно! Без него никак не могли справиться – все ждали Антона Евгеньевича, чтобы похоронить Леонида Ильича!»
Я ему: «Жоголь, ну не надо на Антона обижаться. Ты себя вспомни». – «Да я не обижаюсь. Просто боюсь за него – совсем ведь без пригляда...»
Ему очень важно, чтобы дети были на глазах... На глазах…
Детей у Жоголева четверо. Старший сын Алеша никакого отношения к журналистике не имеет. Он – архитектор и, по-моему, он главный архитектор города Торжка. Очень толковый парень. У него в Торжке – семья, он живет там, но к отцу часто приезжает. У Жени есть еще дочь Аня. Есть сын Коля. И он всех своих детей очень любит. Он расходился с женами, но никогда не расходился с детьми. Никогда. Очень переживает за их неудачи и радуется их удачам. Любит проводить с ними отпуск, любит с ними кататься на лыжах, играть в шахматы...
В шахматы Женя играет прекрасно. Значительно выше перворазрядника. Очень любит участвовать в разных соревнованиях, очень любит чертить всякие таблицы и выигрывать. Как-то я его встречаю и спрашиваю: «Где ты был? Я тебе звонил, мне сказали, что ты в отпуске. Февраль месяц – какой отпуск?»
«Да все просятся у меня летом (он тогда заведовал отделом культуры «Волжской коммуны»), и я всех летом отдыхать отправляю. А мне и зимой хорошо. Я в Белоруссию ездил, был там в одном санатории. Хороший санаторий. Я там читал, на лыжах катался... Решил организовать шахматный турнир. (Он, где бы ни находился, сразу организует шахматный турнир. Сразу!) Организовал, а народу нет. Ходил, всех уговаривал – мало народу. Но народ там новый заезжает каждый день. Одни убывают, отдохнув, другие прибывают. И вот там новенький один приехал. Думаю, дай-ка ему предложу. Говорю: «Может быть, вас записать? Мы тут шахматный турнир организуем». – «Нет, – отвечает приезжий, – я играть не буду». – «Не играете?» – «Нет, я играю, но не хочу». Я на следующий день снова – к нему, а он опять отказывается. «Чего, – говорю, – отказываетесь? Ну, проиграете – невелика беда». – «Да нет, я не буду». На третий день я снова было к нему отправился, а там белорусы отдыхали, зовут меня и говорят: «Евгений Николаевич, оставьте в покое гроссмейстера Купрейчика, чемпиона Советского Союза по шахматам. Ну не будет он с нами играть!»
«Так, – говорит Жоголев, – я потерял интерес к этому шахматному турниру. Но не к Купрейчику. Я к нему подошел и говорю: «Извините, не знал вас в лицо. А не могли бы вы в таком случае подучить меня в шахматы?» – «И ты знаешь, – говорит Жоголев, – я с ним двадцать дней по три часа до обеда играл. Он меня дебютам, миттельшпилям учил. Знаешь, как подковал!»
Отказать Жоголеву невозможно. Его улыбка располагает к нему всякого...
Вот что пишет о Жене Жоголеве Самарская историко- культурная энциклопедия.
«Жоголев Евгений Николаевич. Псевдонимы – Е. Николаев, Леня Пчелкин. Родился 18 декабря 1937 года. Журналист, заслуженный работник культуры РСФСР, член Союза журналистов России, член СТД России. Окончил Куйбышевский пединститут, историко-филологический факультет. Журналистикой начал заниматься в 1960 году в Колдыбанской районной газете «Кировец». Работал в газетах «Крылья родины», «Волжский комсомолец», на областном телевидении. С 1978 года работал в газете «Волжская коммуна» корреспондентом, зав. отделом, замредактора, редактором.
Создатель образа простого человека Лени Пчелкина, героя Беззаботинской хроники. Выступает как театральный критик. Лауреат областных журналистских конкурсов. В том числе премии имени Колосова».
Вот так коротко, сухо. Мне бы хотелось, чтобы вы узнали и о другом Жене Жоголеве.
Источник: «Волжская коммуна», 10 и 11 ноября 2005 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: