19 июня 2008 16:29
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова (г.Самара)
Провинциальные актеры
Дождь лил как из ведра. Было это 13 января 2007 года. Хоронили Зою Константиновну Чекмасову. Хоронили из квартиры. Из Дома специалистов, что на Галактионовской улице.
Зоя Константиновна родилась 8 мая 1900 года. Ей было 106 лет. Старики, старухи. Очень пожилые люди пришли на похороны Чекмасовой. Они никак не могли подойти к дому. Дождь лил, и перейти Галактионовскую улицу было невозможно. Но они все-таки, все-таки как-то преодолевали трамвайную линию и ждали, ждали, когда вынесут гроб.
Было много народу. Все стояли под проливным дождем. Такая у нас была зима в этом году. Такой был январь.
Мне кажется, что я уже говорил об этом коротком стихотворении. О том, что напечатано было в газете «Волжский комсомолец». В пермомайском, праздничном номере.
Всегда в театре кассово,
Всегда в театре массово,
Когда в афише значится – Шебуев и Чекмасова.
Шел, если мне не изменяет память, 1956 год. Чекмасова еще играла на нашей сцене. Вместе с мужем Георгием Александровичем Шебуевым.
Шебуев Георгий Александрович, как и Зоя Константиновна Чекмасова, – легенда Самары. Легенда нашего с вами города. Давным-давно уже нет Георгия Александровича Шебуева. Нет и установленной в его честь мемориальной доски. Висела на Доме специалистов. Украли! Сорвали! Продали! Сдали как лом цветного металла. От Зои Константиновны Чекмасовой это хранили в тайне. Она не знала, что мемориальная доска исчезла.
Георгий Александрович Шебуев. Это он написал книжку «Актерское счастье». Это он играл в нашем драматическом театре с конца тридцатых годов. Мне приходилось видеть и его, и Чекмасову на сцене. Я вообще рассказываю сейчас только о тех актерах, которых видел на сцене. Об актерах, с которыми был в приятельских, а иногда в дружеских отношениях. Только о них.
Когда умерла Зоя Константиновна Чекмасова, все наши газеты писали о ней. Писали: «Не стало Джульетты». Она играла Шекспира. Я в роли Джульетты ее не видел. Но я видел ее в других ролях. Я видел ее в «Ревизоре». Я видел ее в знаменитом когда-то спектакле нашего драмтеатра, который назывался «Незабываемый 1919» и был поставлен по пьесе Вишневского. Я видел ее в очень интересном комедийном спектакле «Ищу правую руку».
А вот Шебуев… Шебуева я видел не только в спектаклях. Я никогда не забуду, как в 57-м, или нет – в 58 году теперь уже прошлого века в Самаре проходили Горьков-ские чтения. И мы, студенты филологического факультета пединститута, бежали в оперный театр, бежали в драмтеатр, где эти Чтения проходили. В город приехали известные на всю страну горьковеды. Приехал знаменитый горьковед Борис Бялик. Да что – Бялик! Приехала жена Горького Екатерина Павловна Пешкова. Не уходил с этих чтений и Георгий Александрович Шебуев. Человек энциклопедических знаний, он рассказывал о горьковских пьесах на самарской, на куйбышевской сцене. Он рассказывал о старой Самаре. Рассказывал о городе, неотъемлемой частью которого был сам.
Мы на студии кинохроники сняли фильм «Провинциальные актеры». Режиссер картины – Борис Свойский, в картине этой рассказывается и о Чекмасовой, и о Шебуеве, рассказывается и об этой удивительной самарской семье тоже.
У Чекмасовой и Шебуева был сын Михаил. И он был известным в городе человеком. Он был врач. И многие любители футбола знают его как спортивного врача команды «Крылья Советов».
Михаила Георгиевича Шебуева нет. Умер. И довольно давно. Но у него две дочери. Ольга и Наталья. Внучки Зои Константиновны Чекмасовой, и я думаю, что Ольга и Наталья подарили бабушке не один год жизни.
Ольга Шебуева, как и ее бабушка, – актриса. Известная самарская актриса, но мне бы хотелось сказать о ней не как об актрисе. Мне бы хотелось сказать о ней как о человеке. Я не очень близко знаком с Ольгой Шебуевой. Но я знаю, сколько она сделала для того, чтобы Зоя Константиновна Чекмасова жила и жила.
Пожар в Доме специалистов. Кто не помнит этого страшного пожара в Самаре? И я хорошо помню, как все спрашивали: «Там же Чекмасова! Это же горит-то самое крыло, где она живет! С Галактионовской. Как она? Как Зоя Константиновна?»
Всколыхнулся весь город!
Жива Чекмасова. Жива.
«Чекмасова жива? А где она? Как перенесла пожар?» Оля помогла. Оля, которая давно уже, многие годы не отходила от бабушки. И Наташа, ее сестра. Не отходили от бабушки. И вывели! Вывели Зою Константиновну. Одели и вывели. Из дома. Спасли ее. Больше ничего не удалось спасти. Но Зою Константиновну спасли. Спасли ее внучки.
Зоя Константиновна перенесла пожар. Потом вернулась в отремонтированный дом, в отремонтированную квартиру и жила дальше. 106 лет было Зое Константиновне, когда она умерла. Она родилась 8 мая 1900 года, и 8 мая 2007-го ей бы исполнилось 107 лет.
А когда Зое Константиновне Чекмасовой исполнилось 100 лет, она выступала по нашему радио. Она рассказывала о себе, рассказывала о нашем театре. Не помню, кто тогда был рядом со мной, помню точно, что не самарец, и помню что я спросил этого человека: «Как по-твоему, – спросил я его, – вот женщина, которая рассказывает о театре, сколько ей?» – «Думаю, – сказал он, – лет шестьдесят пять. Ну, семьдесят». –«Дурачок! – говорю. – Это Зоя Константиновна Чекмасова. Ей сегодня – 100 лет!»
Был 2000-й год. Было восьмое мая. И Зоя Константиновна Чекмасова в год своего столетия, в год своего векового юбилея очень интересно и весело рассказывала о своей жизни и о нашем драмтеатре. Сыпала именами, фамилиями, названиями спектаклей. Вспоминала числа (числа, а не только годы!), в которые эти спектакли шли. Вспоминала замены…
Все, кого я встречал на следующий день, говорили: «Ты слышал вчера Чекмасову? Боже, какая удивительная память!»
Удивительная память. Удивительный человек.
А вот еще один актер, о котором мне хотелось бы сказать. Актер из тех же – пятидесятых, сороковых годов прошлого века. Валерий Анастасьевич Бурэ.
Не раз мне приходилось видеть и его на сцене. Я уже упоминал «Незабываемый 1919-й» – Сталина играл Бурэ. Глав-ная фигура в пьесе Вишневского «Незабываемый 1919-й» – Сталин. Сталина играл Валерий Анастасьевич Бурэ. А на следующий день, в дневном спектакле, играл Хлестакова. Я видел Бурэ в пьесе «Великий государь», он играл Ивана Грозного. Валерий Анастасьевич Бурэ мог сыграть кого угодно и производил потрясающее впечатление на всех, кто его видел.
Жена Бурэ, актриса Доросинская, тоже играла в нашем драматическом театре. А потом они уехали в Сталинград. А потом нам в пединституте (я тогда еще учился) сказали: «Вчера в Сталинграде умер Бурэ».
Бурэ умер на репетиции. Репетировал роль царя Федора Иоанновича в пьесе Алексея Константиновича Толстого. Вот во время репетиции прямо в царском одеянии он и рухнул. И скончался.
Так не стало Валерия Анастасьевича Бурэ. Блистательного театрального актера. Блистательного…
Хотя играл Бурэ не только в театре. Он играл и в кино. И его приглашали в Москву. Знаете, кого играть? Ленина!
Сталина? Пожалуйста. Царя Федора Иоанновича? Пожалуйста. Хлестакова? Пожалуйста! Возможности огромные. Как и у Георгия Александровича Шебуева, как и у Зои Константиновны Чекмасовой. Огромные! И мне кажется, что вот эти актеры – Бурэ, Шебуев, Чекмасова были каким-то таким знаком самарского театра на протяжении очень многих лет. Какой-то такой удивительно яркой страницей. И театра, и нашей жизни тоже. Мы были тогда совсем детьми и чаще все-таки бегали в театр юного зрителя, но и в драмтеатр, конечно. В драмтеатр. На Шебуева, на Чекмасову, на Бурэ. Я говорю «мы», потому что уверен: все мои самарские ровесники, большинство, знали этих актеров и вспоминают о них до сих пор.
А вот здесь на секунду остановлюсь. Произнесу три слова: Вера Александровна Ершова.
Вера Александровна Ершова родилась в 1917 году. На 17 лет моложе Зои Константиновны Чекмасовой. И тоже человек, без которого наш драматический театр не мог существовать. Вера Александровна Ершова… Трудно мне о ней говорить. Трудно. С Верой Александровной Ершовой я был близко знаком. Мы приятельствовали, и все еще не утихла боль, и не знаю, утихнет ли...
Ровно год назад не стало Веры Александровны Ершовой. Она родилась 8 апреля 1917 года. А умерла 6 апреля 2007. Не дожила до своего 90-летия двух дней. И хоронили ее в ее день рождения. Из драмтеатра. А я стоял у гроба и вспоминал встречи с ней. Удивительные встречи с Верой Александровной Ершовой.
Она могла позвонить по телефону и сразу с места в карьер: «Ну, вы, наверное, знаете, что у меня 8 апреля день рождения?» Я говорю: « Ну, а как же, Вера Александровна! Ну, а как же». – «Ну, может быть, вы придете ко мне? Ну, может быть, вы принесете кофе попить? У вас есть кофе? Принесете?» – «Обязательно, Вера Александровна! О чем вы говорите?» – «Я очень люблю черный кофе. Торт у меня будет, а вот кофе…» – «Вера Александровна, прекратите торговаться. Давайте мы сделаем так: и кофе, и торт мы принесем сами, а вы не беспокойтесь». –«Но, знаете, я сейчас плохо выгляжу». – «Не надо кокетничать, Вера Александровна! – кричал я в телефонную трубку. – Вы всегда выглядите прекрасно. Но вот о съемке мы никак не можем с вами договориться». – «А потому что я плохо выгляжу. И потому, что я не знаю, в каком платье мне надо быть, когда я буду отвечать на ваши вопросы. Вот если я надену белое платье? …» – «Хорошо, Вера Александровна…» – «А если…» – «Вера Александровна, вы прекрасны в любом платье!»
Вот такие разговоры вели мы с Верой Александровной Ершовой по телефону. Мы – это студия кинохроники. Те, кто не только на сцене ее видел. Те, кто не раз снимал ее для фильмов. Снимал в театре, у нее дома, на Самарской площади, где она жила со своим мужем, с Николаем Николаевичем Кузьминым. А потом в ее квартире на Вилоновской, где она жила после смерти Николая Николаевича Кузьмина.
Мы – это те, кто очень, кто необыкновенно ее любил. Она это прекрасно понимала. Прекрасно. Она приглашала нас на свои спектакли и все время жаловалась. Она постоянно жаловалась. Она говорила: «Мне совсем нечего играть. Я играю всего в двух спектаклях. А мне надо как можно больше играть. Как можно больше!»
И играла. Совсем недавно – в «Афинских вечерах». Играла, на мой взгляд, просто изумительно. Она стреляла из пистолета, прыгала на одной ноге. Буквально за год или за два до своей смерти она стреляла из пистолета, прыгала на одной ноге танцевала, веселилась, а потом мы брали у нее интервью. Мы сказали ей: «Вера Александровна, прямо так – не надо переодеваться, прямо в грим-уборной».
«Но вы видели? – говорила она, сидя в платье героини в гримуборной. – Видели, что, когда я выстрелила из пистолета, у меня загорелся парик? Видели?!» – «Да, что-то там у вас с париком было». – «Но я быстренько его потушила, – говорила нам Вера Александровна Ершова, которая только что на сцене стреляла из пистолета, прыгала на одной ноге и танцевала в свои восемьдесят семь лет. Ну, вот как можно относиться к такой актрисе?!
Я видел Веру Александровну Ершову в разных ее ролях. Я видел всех ее королев. Я видел ее в «Ревизоре». Я видел Веру Александровну Ершову множество раз и всегда удивлялся… Все всегда удивлялись ее стати и ее высоким каблукам. Все, кто говорил или говорит о Ершовой, все говорят о высоких каблуках. Но меня удивляли не каблуки. Не ее наряды. Не ее всегда изысканные прически. Не стать. Меня удивляла, поражала воля этой женщины. Совершенно непоколебимая, огромная воля к жизни.
Она перенесла инфаркт. Она встала после инфаркта, она в феврале вышла на сцену. Умерла 6 апреля. А в феврале, в свои 89 лет, она еще играла.
Никак не могу понять, откуда у таких людей, как Вера Александровна Ершова, берется столько сил. Что дает им эти силы? Все говорят: любовь к искусству, любовь к театру. Нет, мне кажется, этого мало. Что еще? Я думаю, что они родятся с такой волей. Я думаю, что это еще и огромное самовоспитание, и… Может быть, любовь?
Неизбывная любовь к этой реке, городу, который стоит на ее берегу, набережным этого города.
Ершова приехала к нам из Курска в сороковые годы. Но стала самарской актрисой. Самарской. С самарским характером, самарским восприятием жизни. Вера Александ-ровна была влюблена в Самару! А еще она была влюблена в своего Колюню, как называла мужа, Николая Николаевича Кузьмина.
Смерть Кузьмина подкосила Ершову. Вера Александровна пришла к Монастырскому и попросила, чтоб он помог ей переехать в другую квартиру. Она не могла оставаться в той, где жила вместе с Николаем Николаевичем Кузьминым. Не могла оставаться на Самарской площади. Ей нужно было сменить место обитания. Так она переехала на Вилоновскую улицу, в дом номер 1. Переехала и была очень довольна тому, что ей не надо больше подниматься в опустевшую после смерти мужа квартиру. После смерти Кузьмина.
Николай Николаевич Кузьмин. Вот тоже фигура! С Николаем Кузьминым мне приходилось встречаться не раз. И не только тогда, когда он выходил на сцену. Мне приходилось видеть его в разных ситуациях. И я думаю, что Николай Кузьмин был абсолютно бесстрашный человек. Чтобы понять это, достаточно было увидеть, услышать, как Кузьмин разговаривает, скажем, с работниками областного комитета партии, отстаивая интересы какого-то актера. Я был свидетелем этому и могу сказать: Николай Кузьмин вел себя как гражданин, совершенно не задумываясь о последствиях».
Человек необыкновенной прямоты. Честности. Какой-то удивительной правды.
Веру Ершову похоронили в той же могиле, в которой похоронен ее муж. Над могилой – дуб. Во дворе на Самарской площади поднимался, у самых окон Ершовой и Кузьмина. Молодой еще совсем, только начинающий жизнь. Николай Николаевич и посадил. А когда Николая Николаевича не стало, актер нашей Драмы Иван Морозов пересадил дубок на его могилу.
Двое теперь под этим деревом. Николай Николаевич Кузьмин и Вера Александровна Ершова. На Центральном кладбище. В аллее, где похоронены многие наши актеры…
Николай Засухин. «Николай Засухин – это Ричард III, – скажут вам в Самаре. И правильно скажут: Николай Засухин – это Ричард III. А как же? Великий спектакль! В главной роли – Николай Засухин. И чего там – Самара! Всколыхнулась вся страна. «Говорят, что в Куйбышеве какой-то Засухин играет Ричарда III». Вот что можно было слышать в поездах, в самолетах, которые взлетали совсем не над Волгой.
Актер Самарского драматического театра Иван Морозов в нашем фильме «Провинциальные актеры» рассказывает: «У нас была одна гримуборная с Николаем Николаевичем Засухиным. И я, тогда молодой актер, наблюдал, как он гримируется перед выходом на сцену в роли Ричарда III. Я видел, – говорил Иван Морозов, – и никогда этого не забуду (никогда!), как там, в гримуборной, он превращался в Ричарда III. У меня на глазах. А потом выходил на сцену».
Николай Засухин – Ричард III. Нет, не только Ричард III, конечно. Но и князь Мышкин в «Идиоте» по Достоевскому. Играл Засухин и в «Иркутской истории» вместе со Светланой Боголюбовой. Где он только не играл в нашем театре! Из Чапаевска. Из Чапаевска родом. И если бы вы его встретили на улицах Самары, просто на улицах, никогда не узнали бы в этом человеке знаменитого актера. Он напоминал рабочего парня. Ну, скажем, бригадира заводской бригады. Ну, какого-нибудь фрезеровщика. Или, скажем, грузчика с Волги.
Его очень любили в театре. Я вам скажу, кто еще его очень любил. Его очень любила его жена Нина Сильверс, потом она тоже будет Засухиной. Нина Сильверс его любила, но это так, это само собой разумеется. Его монтировщики очень любили. Вахтеры, билетеры… Мне кажется, он в театре возглавлял местком.
Однажды, однажды, но этого я не забуду никогда, мне удалось попасть на репетицию «Иркутской истории». Ставил спектакль Монастырский. Репетицию не начинают. Не начинают: нет Засухина. «Где Засухин? Где?!» – все ищут Засухина. А Засухина нет. Нашли. Нашли с монтировщиками в подвале. Играет в домино. Ну, просто зашел к ним по делам месткома и заодно играет в домино. Домино отняли, сказали, что ждут на сцене…
Самарец! Это самарец.
Огромная жалость. Огромная. Он потом уехал. Его пригласили во МХАТ. Ефремов пригласил. Ефремов тогда во МХАТе был главным режиссером. Пригласил во МХАТ на одну роль. Ефремов пригласил Засухина на роль Владимира Ильича Ленина. И Засухин поехал. Его отговаривали. Ему говорили, что этого делать не надо, но он поехал.
И тут надо сказать, что значит уехать на роль Ленина. О, это целая история!
Уехать в то время во МХАТ играть роль Ленина – это уехать для того, чтобы больше никого не играть. И никогда. Потому что тот, кто играл Ленина во МХАТе, тот по законам того времени не мог больше выходить на сцену ни в какой другой роли. Но он поехал. Получил квартиру. Получил персональный оклад. И если бы вы подошли в то время к зданию МХАТа, вы бы прежде всего увидели чьи фотографии? Конечно, Засухина. В роли Ленина. Обязательно! Но вот мне кажется, что это потеря для него была очень большая. Да, я точно знаю – потеря!
О нем писали очень хорошие статьи все газеты. «Правда» писала о нем прекрасно: «У нас – новый Ленин появился во МХАТе. Прекрасный актер!» И подробно рассказывала, как Засухин играл Ричарда III в Куйбышевском драмтеатре и как он теперь играет Ленина во МХАТе».
А что значит играть Ленина? Играть Ленина – это значит выходить на сцену накануне Седьмого ноября. Накануне очередной годовщины Октябрьской революции. В день рождения Ленина 22 апреля. Накануне Первого мая. И все. Больше не игрались спектакли по пьесам, скажем, Погодина. Не игрались никакие «Кремлевские куранты». И не игрались другие ленинские спектакли. Только по этим дням. Многое закрывалось для актера, который стал играть Ленина, в профессиональной карьере.
Засухин играл в кино. Играл у Райзмана в картине «Твой современник». У Михалкова в фильме «Свой среди чужих». Но это были эпизодические, проходные, как говорят в театре, роли. Это все было не то. Ну, вот так сложилась судьба, так сложилась жизнь, что Засухин уехал отсюда в Москву. Уехал, но забыть его Самара не может. Не может забыть этого удивительного актера. Этого его потрясающего Ричарда III.
Пароход назывался «Капитан Рачков». Был 1949 год, и нас, мальчишек и девчонок, собрали на этот пароход в плавучий лагерь. Чтобы подкормить после войны. Подкормить. И прокатить. По всей Волге. До Москвы, потом до Астрахани. По всей Волге.
49-й год, июль. Двенадцать лет мне скоро. У нас есть пионервожатые, есть воспитатели. У мальчиков – свои, у девочек – свои. Так тогда было принято.
У нас, мальчишек одиннадцати-двенадцати лет, пионервожатый – Миша Лазарев. А у девчонок нашего возраста – Света Боголюбова. А воспитателем у старших мальчишек тоже известная фигура, я о человеке этом рассказывал, – Василий Павлович Финкельштейн.
Итак, «Капитан Рачков» отправляется в плавание. На груди у нашего пионервожатого, у Миши Лазарева, пионерский галстук. А в отряде Светланы Боголюбовой, в девчоночьем отряде – Света Белоноженко. Потом она станет Светланой Петровной Хумарьян. Потом, а тогда, в 49-м году – это худенькая девочка, которая плывет вместе со своей мамой, мама – на пароходе «Капитан Рачков» – воспитатель, а вообще она – учительница, если мне не изменяет память.
Вот с тех пор мы и дружим со Светланой Петровной Хумарьян, которая потом, как и я, поступит в пединститут и окончит его. Вот столько лет.
Но сейчас не о ней, а о Мише Лазареве.
Почему я так его называю? 49-й год. Тогда принято было называть пионервожатого на «вы», обязательно на «вы», но по имени. Без всякого отчества. Не Михаил Гаврилович, а Миша. Не Светлана Игоревна, а Света. Но на «вы». Так было принято.
Потом они оба, и Михаил Лазарев, и Светлана Боголюбова, станут актерами нашей Драмы.
Но это будет потом. А пока «Капитан Рачков» везет нас, мальчишек и девчонок, по Волге. Плавучий лагерь, 1949 год.
Сталинград. Я потом, только потом узнаю, что Лазарев был на войне. А тогда не знал. Но мы попали с ним в Сталинград. Я и мои ровесники. Мы попали в Сталинград в 49-м году, и это было поле боя.
В 49 году Сталинград был полем боя. Четыре года, как кончилась война, но в Сталинграде… в Сталинграде она еще продолжалась. Только одна улица, только площадь Павших борцов были расчищены и приведены в порядок. И вот мы вместе с Мишей Лазаревым, весь наш отряд, идем по Сталинграду.
В 49 году там можно было легко найти каску. Свободно. Можно было найти очень много патронов. Уйма разрушенных зданий! Уйма накренившихся, стоящих еле-еле – вот-вот упадут. Там жили люди. В 49 году возле этих домов сушилось белье, висели простыни – люди жили в этих домах. И уйма, уйма пленных немцев, которые восстанавливали город. И уйма беспризорников, которые кидают в этих немцев камни.
Немцы работают под охраной. Солдаты охраняют стройплощадки. А мальчишки с карманами, полными камней, утром собираются и кидают камни. В немцев. Немцы улыбаются. Течет кровь по щеке у немца, и солдаты говорят беспризорникам: «Ребята, не надо. Ребята, ну, зачем же вы так?»
Солдаты, вот этим ребятам, этим мальчишкам и девчонкам, которых сиротами сделали вот эти вот немцы. А мы стоим и смотрим на все на это. Смотрим. И рядом с нами Миша Лазарев в пионерском галстуке. Миша Лазарев, прошедший войну.
Мы были там два дня. Тогда, в сорок девятом году. В Сталинграде. Миша сказал, что надо выпустить газету. И мы выпустили газету. Стенную газету, пионерскую стенную газету. И повесили. На пароходе «Капитан Рачков». Я даже писал туда какие-то стихи. Мы эту газету привезли в Куйбышев, а с Мишей Лазаревым расстались. Мы пошли в школу, а Миша Лазарев уехал в Москву. И он ведь был на каникулах. А учился он тогда в ГИТИСе. Уехал, и стал писать ребятам с парохода «Капитан Рачков» письма. Писал и мне. И моему товарищу Эдику Рапопорту, который тоже был тогда на пароходе «Капитан Рачков». Эдгар Яковлевич Рапопорт сегодня – профессор, доктор технических наук, преподаватель нашего политехнического университета,
Так вот, Михаил Лазарев писал нам. Писал, что учится на четвертом курсе, что они репетируют «Дети Солнца». Писал, что вышла книжка «Алитет уходит в горы». «Обязательно, – писал, – прочтите эту книжку». Мы ему отвечали. На общежитие ГИТИСа, кажется. А потом переписка прервалась. Мы окончили школу, поступили в институты. Я поступил в педагогический… И вдруг в 56-м или 57-м году – огромное объявление в пединституте: «В Доме учителя (Дом учителя был на Куйбышевской) – собрание тех, кто хочет участвовать в драмкружке. Руководитель кружка – актер Куйбышевского драматического театра Михаил Гаврилович Лазарев».
Мы с Борей Свойским пошли. Я записываться не стал – приходил убедиться, тот ли это Лазарев, который плыл с нами на пароходе «Капитан Рачков», а Боря Свойский записался. Записался, и остался на первое занятие. А наутро передал мне просьбу Лазарева прийти. «Это Кожин? Пусть придет, – сказал Михаил Гаврилович, – хочу с ним повидаться».
Так мы снова встретились с Михаилом Гавриловичем Лазаревым. Свойский играл у него в кружке, а я приходил на занятия просто чтобы поговорить с Михаилом Гавриловичем, продолжая по-прежнему называть его Мишей. А потом был юбилей Михаила Лазарева. Потом, годы спустя. Годы. У меня уже был сын. Он уже учился в школе, и я хотел обязательно пойти на этот юбилей. Обязательно. И выступить там. Сказать несколько слов ни о каком не об актере Михаиле Гавриловиче Лазареве. А о пионервожатом Мише Лазареве. Может быть, даже найти старые письма… Но не пошел. Сын тяжело болел в этот вечер, я не мог его оставить.
Потом с Михаилом Гавриловичем встретился и сказал: «Миша, я не мог прийти – у меня сын болел». –«Жалко, что ты не пришел. Жалко».
А он к нам на студию приходил. Он снимался у нас в одном из фильмов. Фильм назывался «Люблю грозу в начале мая».
А потом, в первом номере киноальманаха «Самарская хроника» был сюжет о том, как ушел из жизни Михаил Гаврилович Лазарев.
Мы сняли похороны. С Лазаревым прощались в Доме актера. В Доме актера, который сейчас носит его имя.
Михаил Лазарев был прекрасным комедийным актером. Я помню его в спектакле «Ищу правую руку», где он играл с Чекмасовой. Он был прекрасен в «Ричарде III». Он был удивительный актер. И удивительный человек. Как-то мы с ним встретились в Троицком сквере, который теперь носит имя Высоцкого. Михаил Гаврилович сказал, что плохо себя чувствует, но пригласил на один из спектаклей. Сказал, что оставит билеты в кассе (тогда билетов в наш театр было не достать). Больше я его не видел. Он заболел. Заболел, лежал в больнице. В загородной. А потом Миши Лазарева не стало.
Я никак не могу забыть его. Никак. Я часто оказываюсь на Волге. На набережной. Прихожу в речной порт: мне кого-нибудь надо встретить или проводить. А иногда просто так встану и стою на берегу. И вдруг вижу пароход. «Капитан Рачков». Так мне кажется. «Капитан Рачков», а на палубе – Михаил Гаврилович Лазарев. Миша Лазарев. Стоит, улыбается и кому-то машет рукой…
А у Светы Боголюбовой были девочки в отряде. Девочки.
Говорят: «Николай Засухин? Так это же Ричард III». А вот сейчас скажите людям моего возраста. Тем, кто старше меня или чуть моложе. Скажите: «Светлана Боголюбова». – «Барабанщица, это же Барабанщица! – скажут они вам. – Светлана Боголюбова – это Нила Снежко из спектакля по пьесе Салынского».
Боголюбова тоже играла и играла в нашем драмтеатре. И мы с ней тоже очень часто встречались и очень часто вспоминали плавучий лагерь. Она приходила к нам на студию кинохроники и читала дикторские тексты к нашим журналам. Идти ей было недалеко – она, как и Чекмасова, жила в Доме специалистов. А потом переехала из Дома специалистов на Вилоновскую, 1. В тот же дом, в который переехала Ершова. Только в другой подъезд.
Светлана Игоревна Боголюбова играла не только в театре. Она снималась в кино. Если вам удастся посмотреть старый фильм «Клятва», то вы там увидите Свету Боголюбову. Она играет маленькую девочку. Роль совсем небольшая. Совсем небольшая. Девочка там сгорает на пожаре. Небольшую, эпизодическую роль сыграет Светлана Боголюбова и в фильме
Довженко «Мичурин». А потом окажется в Самаре. Будет недолго играть в нашем ТЮЗе на Самарской улице. Потом будет играть в драматическом театре. Играть и играть. В уйме разных спектаклей. И я никогда не забуду ее прекрасную игру в спектакле «А этот выпал из гнезда». Все знают фильм «Пролетая над гнездом кукушки». А у нас в драмтеатре эта вещь шла под названием «А этот выпал из гнезда», и Светлана Игоревна Боголюбова там замечательно совершенно играла.
А был еще такой у нас спектакль – «Сад». И в нем она играла одну из главных ролей. Но работала не только в драмтеатре. Преподавала в институте культуры (сейчас это академия) на театральном отделении.
Мы с ней часто встречались. Часто. И я, если видел спектакль с ее участием накануне, говорил ей: «Как хорошо вы вчера играли», то она обязательно говорила: «А ты бы вот Монастырскому позвонил».
«Позвонил бы, – говорила Светлана Игоревна, – и сказал, что видел меня в спектакле, и тебе очень понравилось. А ты не позвонил». – «А я не позвонил. Я вот вам говорю, что вы мне в спектакле понравились. Разве этого мало?» – «Нет, ты скажи еще и Монастырскому. Позвони и скажи: «Петр Львович…» – диктует она мне. «Ну, ладно, встречу…» – «Нет, ты специально возьми и позвони».
Говорила Светлана Игоревна таким низким голосом и была человеком настроения. Могла начать вдруг разговаривать с тобой раздраженно. Но это не имело значения, потому что я знал истинную цену ее сердцу. Доброты она была необыкновенной. Страшно только говорить, что была. Вот это вот слово ужасно: была…
Когда мы ехали на «Капитане Рачкове» в 1949 году, у Светланы Игоревны был уже сын. Ему было года два с половиной. Это она рассказывала нам тогда на пароходе. Звали его Саша. Сегодня это Александр Боголюбов, известный самарский журналист. Он как-то пришел к нам на студию (он приходил к нам писать тексты к киножурналу), мы с ним разговорились про маму. И он был очень удивлен, что Светлану Игоревну я знаю с 49-го года.
В прошлом декабре ей исполнилось 80 лет. Позвонил. Сказал: «С днем рождения, Светлана Игоревна. Хоть узнаете, кто вам звонит?» – «Узнаю, – сказала она. – Узнаю».
В последнее время Светлана Игоревна Боголюбова играла в театре «Понедельник», которым руководит Ольга Шебуева. А потом уж нигде не играла. Чувствовала себя плохо. За несколько месяцeв до своего дня рожденья звонит и говорит, что ей нужен Кожин. «Слушаю вас, Светлана Игоревна. Что случилось?» – «Тут ко мне с телевидения приходили. Просили, чтобы я рассказала про Чекмасову. Я долго рассказывала, я же очень люблю Зою Константиновну. Я рассказывала, они записывали, а потом попросили фотографию Зои Константиновны. Я дала. Ты мне вернуть фотографию не поможешь? У меня есть другие ее фотографии, но это уж очень мне нравится, жалко будет, если вдруг не вернут». – «С какого канала приходили? Их же много, каналов». – «Да я не спросила. Как ты себя чувствуешь?» – «А вы?» – «Неважно. Из дома не выхожу совсем. Ноги совсем не ходят».
А в декабре я ей сам позвонил. Чтобы поздравить с восьмидесятилетием. Мне говорили: «Боголюбовой дозвониться невозможно. Просто невозможно. А что ты хочешь: это же Боголюбова, и у нее юбилей». Но я дозвонился. А вскоре она умерла. Хоронили из Дома актера. Народу было очень много. Уходила Барабанщица. Уходила Светлана Боголюбова. Уходила эпоха.
Демичи. Юрий Демич. Для меня он когда-то был просто Юрой. Теперь уже мало кто это помнит, а я помню хорошо. Он еще не играл ни в каком драматическом театре. Я впервые увидел Юру Демича в спектакле, который был поставлен по пьесе Бориса Свойского «Ты плачешь, буква А?» Он тогда был, мне так кажется, в студии «Товарищ». Или она как-то иначе называлась? В общем, детская театральная студия при нашем телевидении.
Это было очень давно. В начале 60-х годов. Потом Юра Демич превратится в актера нашего драматического театра, потом уедет из нашего театра в БДТ. Уедет к Товстоногову. Будет работать в Ленинграде. Потом он будет сниматься в кино. Ну, скажем, в фильме «Первые радости». Потом он... Потом он уйдет от Товстоногова. Уйдет в театр имени Ермоловой. В 91-м году Юры Демича не станет.
Я решил узнать, а что, интересно, о нем написано в «Историко-культурной энциклопедии Самарского края». Много и правильно написано. Написано, что он умер в Москве. Написано, что вершиной его творчества в Самаре, а тогда – Куйбышеве, была роль Гамлета… Вот о роли Гамлета в исполнении Юрия Демича я скажу чуть-чуть подробнее. Буквально через минуту-другую…
А почему я сказал –Демичи? Я был знаком с отцом Юры Демича, с Александром Ивановичем Демичем. Тоже фигура для нашего театра. Да и не только для нашего.
Слава Богу, слава Богу, что Александр Иванович умер до смерти своего сына.
Александр Иванович Демич 1904 года рождения. Мы с ним были в приятельских отношениях.Удивительной интеллигентности человек, прекрасный актер. Я его видел на сцене в самых разных ролях. Видел его в роли Ленина на сцене драматического театра. Видел, как он играл Ленина в любительских театрах. Скажем, в клубе имени Революции 1905 года. Он не мог отказать начинающим актерам, любителям. Его приглашали, и он всегда шел навстречу. Удивительно милый человек.
Мы как-то с ним разговорились о Юрии Демиче, и он сказал мне, что очень переживает за карьеру сына. «Дай Бог, чтобы у него все хорошо сложилось в БДТ, у Товстоногова. Вы не представляете, как я за него переживаю», – говорил Александр Иванович Демич.
Итак, вершиной творчества в нашем театре для Юрия Демича стала роль Гамлета. Так написано в «Историко-культурной энциклопедии Самарского края». Когда я решил этот спектакль посмотреть, он уже шел и шел на нашей сцене.
Решил, и теперь скажу, как я его посмотрел. В это время литературной частью в нашем драмтеатре заведовала Эда Львовна Финк. Мы с ней вместе учились в свое время в пединституте. В театре она сменила своего отца – Льва Адольфовича Финка, который десятки лет возглавлял литературную часть нашего драмтеатра. Так вот, я ей позвонил или пришел к ней – не помню, и говорю: «Слушай, ты мне не достанешь билет на «Гамлета» (с билетами как всегда было, сложно в нашем драмтеатре)?»
– Ты хочешь Юру Демича увидеть? Приходи такого-то числа, только позвони мне предварительно, – сказала Эда Львовна.
Позвонил, она говорит: «Спектакль перенесли – заболел Юра. Но ничего – спектакль будет в четверг. Ты знаешь, Юра ведь теперь у нас наездами. Он же теперь в БДТ».
В среду я ей опять позвонил. «Да-да, – сказала она, – Юра будет в четверг, но не в этот, а в следующий. Его Товстоногов не отпустил. Юра у Товстоногова очень занят. Так что на той неделе звони».
Позвонил «на той неделе». Я позвонил, а она говорит: «Спектакль отменяется. На другой не пойдешь? Нет? Юра? Приедет. Он обязательно приедет к нам, но позже. Сейчас снимается в фильме…»
Вот так я несколько раз «видел» Юру Демича в роли Гамлета. Зато очень много читал о Гамлете Демича. Читал у Гены Шабанова, у Жени Жоголева… Кто только ни писал об этой роли Юры. Юрия Александровича Демича!
А теперь подробный и нелегкий для меня рассказ о Николае Александровиче Михееве. Николай Александрович Михеев для нашей студии кинохроники – это целая эпоха. Просто эпоха. А для меня – старый знакомец, очень близкий приятель.
Что значит «эпоха для нашей студии кинохроники»? Борис Свойский, Михаил Серков часто приглашали Михеева читать дикторские тексты к нашим документальным фильмам. Михеев читал их блистательно. Скажу вам: это очень непростая вещь – прочитать дикторский текст. В свое время Михаил Светлов сказал Левитану (а Михаил Светлов умел говорить): «Знаешь, Юра, когда ты умрешь, твое горло отдадут в институт мозга». Таков и Михеев. Он был совершенно неподражаем, когда читал дикторские тексты к нашим документальным фильмам. Михеев был удивительно тонким мастером этого очень непростого дела, прошу мне поверить на слово. Такими же мастерами были немногие, очень немногие актеры. Например, Михаил Ульянов. И вот – Михеев в том числе.
С Михеевым мы дружили долго. Он любил приходить на нашу студию, любил. Однажды Свойский ему сказал: «Николай Александрович, вот сейчас идет «Вечный зов». А ведь вы там играете. Ведь в никудышном сериале, Николай Александрович. «Вечный зов» – это никудышный сериал». Михеев: «В каком «Вечном зове?» – «Не морочьте голову, – говорит ему Свойский. – Сегодня – пятая серия, вы там играете...» – «Я? Нет. Нет меня в пятой серии. Меня же убили в третьей. Убили! В третьей!» – «Но играли же! В трех играли, –наступаем мы на Михеева. «В трех играл. Объясню почему. Я Ефима Копеляна очень люблю. И когда мне прислали сценарий, чтобы я прочитал… Я там прихвостня играю. Прихвостня одного. Прихвостня Копеляна. А я Копеляна очень, очень люблю, и мне всегда хотелось сыграть с ним. И я ему позвонил и говорю: «Ну что, сыграем?» Он говорит: «Ну почему, Николай Александрович, нет? Давайте сыграем».
«Я был очень доволен, – говорил нам Михеев. – Я считаю Копеляна изумительным актером. И мы с ним сыграли. А сценарий я прочитал ровно до того места, где меня убивают. Дальше не стал. Меня убили, и все».
Вот в этом был весь Михеев. Вот в этом его удивительная особенность. Он всегда и во всем решал какую-то свою, свою задачу.
«Я сыграл с Копеляном, а потом не стало Копеляна. Умер Копелян. Но я могу всем говорить, что я играл с самим Копеляном. Вот и все. А что вы там смотрите в четвертой, пятой и прочих сериях, я понятия не имею. Я сценарий не дочитывал».
Сложный человек был Николай Александрович Михеев. Сложный. Талантливый, самолюбивый и ранимый необыкновенно человек.
Нам часто говорили: «Только на кинохронике могут так издеваться над Михеевым». Нет, мы не издевались над Михеевым. Мы его любили. И он это прекрасно знал.
Однажды приходит и говорит: «У нас в Малом зале идет пьеса «Игра в джин по-научному». Хочешь посмотреть?» Я говорю: «Хочу». «Сейчас, – говорит он, – минуточку…» Вынимает расписание, где у него записано, когда и в каких спектаклях он занят: «Давай, во вторник приходи. Приходи во вторник. Хорошая пьеса, мы там играем вдвоем с Долматовой (была такая прекрасная актриса в нашем театре)».
Прихожу. Малый зал. Человек на пятьдесят с чем-то. Монастырский открыл в свое время. Смотрю: пьеса – американская, спектакль – прекрасный. Прекрасный! Долматова неподражаема, неподражаем Михеев… Играет роль трагическую: герой умирает в конце. Играет шофера, который оказался в доме престарелых. И героиня Долматовой – тоже в доме престарелых. И они рассказывают друг другу истории своих жизней. И он, вспоминая лучший свой день, говорит, что однажды что-то подвез, а ему дали «целых три штуки» (три тысячи долларов) и выбрасывает три пальца. Он выбрасывает, и вот здесь надо пояснить.
Михеев выбрасывает три пальца, но какие? Он выбрасывает безымянный, средний и указательный. «Понимаете?! – кричит. – Три штуки! Три!! Столько я не зарабатывал никогда!»
У Михеева была манера. Он тебе достал билеты, утром обязательно позвонит: «Ну как?» Было так и в тот раз. Только он решил не звонить, он явился. Явился и говорит: «Ну, был вчера?» Я ему: «Где?» (Так обыкновенно мы начинали разговор). «В театре, – говорит, – был?» Я говорю: «Был». –«Ну, и что?» И тут (тоже по обыкновению) начинается розыгрыш Михеева. «А что там особенного? Ну, играла Долматова. Как всегда прекрасно играла…» – «Там и Михеев играл! – кричал Николай Александрович. «Играл, играл и Михеев. Только ведь он не знает, кого играет». –«Как, он не знает кого? Я играл там… Слушай, не морочь мне голову», – начинал заводиться Николай Александрович. «Не знает. Пьеса американская?» Михеев говорит: «Американская». – «Американская, и герой ее что делает, когда кричит, что ему повезло один раз в жизни? Что ему удалось заработать три тысячи долларов. «Целых три штуки мне заплатили», – кричит этот несчастный американский шофер и… – «Выбрасывает три пальца!» – кричит Михеев и тут же их выбрасывает.
«Пьеса американская? – говорю я. Американская. Американцы не так выбрасывают пальцы. Михеев не знает, кого играет. Не подготовлен».
«Подожди, подожди, – говорит Михеев. – Давай серьезно». – «Давайте, Михаил Александрович. Давайте. Михеев – народный артист СССР или артист народного театра? Если Михеев – артист народного театра, тогда простительно. Николай Александрович, это простительно. Если он – народный артист СССР, то он должен знать, что американцы показывают три так: большой палец, указательный и средний. Только так они считают-от большого пальца. Так и французы делают. Вся Европа. Только Россия считает пальцы от указательного. Только Россия». – «Я спрошу у нашего завлитчастью, я спрошу». – «Да не надо спрашивать, я вам точно говорю. И советую: не выбрасывайте три пальца. Выбрасывать так, как выбрасывают американцы, вы не научитесь никогда. Просто говорите: «Три штуки» и все». –«Нет, не выбрасывать я не могу. Мне удобно выбрасывать… Проверю – потренируюсь».
Через неделю звонит: «Слушай, во вторник у нас снова «Игра в джин по-научному». Приходи. Я стоял и стоял перед зеркалом, я теперь выбрасываю пальцы так, как ты учил».
Я говорю: «Не приду. Не приду». – «Почему?» – «А смысла нет. Вы будeте знать, что я в зале, и, конечно, постараетесь и выбросите пальцы правильно. А на следующих спектаклях – будете делать так, как привыкли». – «Так не будет! – кричал Михеев. – Я хорошо научился. Я спокойно выбрасываю те пальцы, которые надо. Бери билет на любое число. На любое! Проверь!» – кричал Михеев…
Поставили «Ревизора». Я ему: «Николай Александрович, хотел бы «Ревизора» посмотреть…» Он: «Не надо. Не надо». Говорю: «Почему? Вы ж там играете. Я знаю, я читал. Городничего». – «Но я ж там играю с Пономарёвым». Говорю: «Знаю, что там Сергей Иванович Пономарёв». – «Но ты же хочешь увидеть меня?» – «Да, нет, я могу и Пономарёва посмотреть. Просто прошу вас: достаньте билеты». – «Пономарёва?! Вот пусть он тебе билеты и достает!»
Уходит и тут же возвращается.
«Давай серьезно. Я просил Монастырского, чтоб он меня пока не ставил. Пусть пока играет Сергей Иванович. Я пока не знаю, как играть эту глыбу – Городничего.
Я мучаюсь. Когда я найду, как играть, тогда я тебя позову. Договорились? Я сам тебя позову. Я мучаюсь, я думаю, как играть. Пономарёв прекрасен, – говорит мне Михеев, – а я пока не знаю как. Давай неделю – другую, ну три подождем…»
Приходит через месяц и говорит: «Слушай, может быть, во вторник? Ну, если хочешь – в пятницу. Я буду и во вторник, и в пятницу. Ну, конечно с мамой. Как, обычно, два билета. В левой кассе. Приходи – мне кажется, все нормально».
Пришел, посмотрел, на следующий день он на студии: «Ну? Что скажешь?» – «По какому поводу?» – «Ну ты же «Ревизора» смотрел? Говори: кто понравился, кто не понравился». Я говорю: «Мне очень понравился…» – «Кто?» – «Гоголь. Прекрасная пьеса «Ревизор» Вы сами-то ее читали?» – «Я тебя про Гоголя спрашиваю?!» – кричит Михеев, разворачивается и уходит.
Возвращается: «Слушай, а там кто играл в этой пьесе?» – «Кагаков. Мне очень понравился Кагаков в роли Хлестакова». – «А кто там играл Городничего?» – «Пономарёв». – «Как ты попал на Пономарёва?!» – «Пошел и попал. Я не смог во вторник. я пошел в другой день. А разве важно, кто там играет в этой великой пьесе Городничего?» – «Все, больше ко мне никогда за билетами не приходи». – «А я к вам и не прихожу за билетами. Вы сами ко мне приходите и говорите: «Надо посмотреть обязательно, я там играю Городничего».
Михеев уходит. Возвращается: «Не морочь мне голову. Ну, как там?» – «Да, прекрасно. Прекрасно, Николай Александрович»…
Я много раз видел Михеева на сцене. Много. Я его видел в роли Иудушки Головлева. Видел его в «Поминальной молитве», где он играл Тевье – Молочника. А потом вдруг Михеева не стало. Умер неожиданно. Скоропостижно. Возвращаясь с дачи. В конце сентября. Меня дома не было. Я был в командировке. Вернулся, говорят: «Нет Николая Александровича Михеева. Умер Михеев»…
Я был знаком с его женой. Она работала в нашем институте культуры. Раиса Константиновна. Сейчас – в Хабаровске. У сына от первого брака, военный он у нее. Оставила, оставила Самару, когда не стало Михеева…
Эти розыгрыши, о которых я вам рассказывал, повторялись постоянно. Михееву они нравились. Он знал, что на Молодогвардейской, 66, на студии кинохроники, его очень любят. Нет Михеева. Нет. Потеря для театра большая. И для Самары.
Я был, конечно, и на его семидесятилетии. Юбилей свой он отмечал в филармонии. Стоял февраль. Очень плохая погода – за окном, а филармония полна, и он благодарил и благодарил Самару, прежде всего Самару, за такое к нему отношение. А потом наступило лето, а потом – сентябрь…
Олег Михайлович Свиридов. С этим самарским актером мы дружим давно. Он сейчас играет в театре «Понедельник». Часто, очень часто к нам на студию приходит читать дикторские тексты. Был я и на его юбилее: мы с ним, можно сказать, ровесники. Свиридов – актер, который имеет тонкое, очень тонкое ухо. Он необыкновенно образованный актер, очень хорошо слышит слово, и я ни раз ему проигрывал в лингвистических спорах. Мы спорили, лезли в орфоэпический словарь, и выяснялось, что прав он – Олег Михайлович Свиридов.
Я его видел в нескольких спектаклях Самарской драмы. Я его видел в «Левше». Видел там и Владимира Борисова. Оба играют царей, каждый по-своему, и каждый – прекрасно.
Ванда Павловна Оттович, Всеволод Турчин… Они муж и жена. Они играли в нашем театре в свое время очень долго, потом уехали, потом снова вернулись. Ванда Павловна возглавляла наше областное отделение ВТО, Всероссийского театрального общества, говоря по-старому. Очень интересная актриса. И очень хороший человек, Ванда Павловна Оттович. Тонкий актер Турчин… Великолепный чтец – я его часто слушал в литературных концертах. Вот такие вот люди. Актеры, сегодня бы сказали, старой школы, но очень, очень высокие по-своему мастера.
Хумарьян Светлана Петровна получила грант. И теперь в Доме актера проходят вечера памяти самарских артистов. И не только драматических. Вспоминают и артистов оперного театра. Но я об артистке драмтеатра хочу сказать. О Елизавете Тимофеевне Фроловой.
Десятки лет было так, что когда зрители приходили в наш драмтеатр и брали программку, то обязательно вот так вот пальцем, пальцем, пальцем по ней вели. Играет Фролова – все в порядке. Все в порядке, если Фролова – на месте.
Нет Елизаветы Тимофеевны Фроловой. Нет уже и ее. Нет давно, но вечер памяти в Симоновском зале Дома актера собрал огромное количество людей, ее почитателей. Пришел и я…
Никогда не забуду, как Фролова играла в «Странной миссис Сэвидж». Главную роль там играла Ершова, а Фролова играла Педди. Одну из обитательниц сумасшедшего дома, в котором разворачивается действие этой пьесы.
Играла в свое время Фролова и в «Барабанщице» вместе с Боголюбовой. Тонкая актриса, Елизавета Тимофеевна Фролова, жена актера Юрия Хапланова. О Хапланове что говорить? Тоже целая эпоха в нашем театре. Они с Фроловой приехали к нам сюда из Воронежского театра. Очень, очень любили друг друга…
На вечере, посвященном памяти Елизаветы Тимофеевны Фроловой, говорили, что она не реализовалась вполне. Что не сумела сыграть всего, что могла. Много талантливее была ролей, которые ей предлагали. А вот мне кажется, что все, что могла сыграть, Фролова сыграла. И сыграла прекрасно, поэтому и пришло столько народу на вечер ее памяти. Именно поэтому так рукоплескал зал каждой ее фотографии, каждому слову о ней…
Пальцем, пальцем по программе: Фролова играет – все в порядке. Фролова… А вот теперь… Теперь о Петре Львовиче Монастырском.
Петр Львович Монастырский и наш театр – это не страница, особая страница в истории нашего театра. Это огромная книга. 40 лет он проработал в самарской драме. Пришел в середине пятидесятых, с тех пор мы и знакомы с Петром Львовичем Монастырским.
В том же первомайском номере «Волжского комсомольца» 55-го или 56-го года, где были строки, посвященные Шебуеву и Чекмасовой, были и строки о Монастырском.
Две чудных пьесы сцене дав,
Он награжден овацией.
Блестит его «Чудесный сплав»,
«Цветет его акация».
Как-то говорю Петру Львовичу: «Петр Львович, помните эти стихи?» И читаю строчки из «Комсомольца». Он говорит: «И «Чудесный сплав» был, и «Акация» была, но начинал я Горьким. Начинал «Последними».
Монастырский пришел к нам рядовым режиссером, потом стал главным и проработал 40 лет. В июне ему исполнится 92 года, и это, конечно, эпоха. Может быть, ушедшая давно эпоха. Но незабываемая эпоха театра Монастырского. Человека, всех званий которого перечислить невозможно. Ну, просто невозможно. У него – все звания. Все, какие только могут быть. Он и народный артист, он и лауреат Государственных премий… Он – Монастырский. Петр Львович Монастырский. Что он сделал особенного? Да он просто создал своего зрителя.
При Монастырском было так. Например, если бы зритель пришел в театр на постановку Монастырского, а занавес бы не подняли, то люди все равно бы сидели в своих креслах. Затаив дыхание. Все два, три часа. А потом бы говорили: «Да, в этом что-то есть…» И уходили бы довольные.
Зрители были заворожены Монастырским. Вот ведь чего он добился.
Март месяц прошлого года. Пришел на творческий вечер композитора Марка Левянта. «А где, – спрашиваю, – Монастырский?» На вечер Левянта, который оформлял музыкой все спектакли театра Монастырского, Монастырский не мог не прийти. Но я его не вижу. «Что случилось? – спрашиваю у Левянта. «Он не сумел, – говорит Марк. – Монастырский в Тольятти. «Зыковых» ставит в театре «Колесо». Ты же знаешь – там нет режиссера. Ты же знаешь, что умер Глеб Дроздов. Так вот они Монастырского и пригласили на постановку. И он ставит, и даже на день уехать не может – вот-вот премьера».
И он поставил, поставил в Тольятти «Зыковых».
Книги. Монастырский их пишет одну за другой. Писать книги легко. Тяжело издавать, но у Монастырского все книги издаются, а он написал уже больше десяти. Последнюю (называется «У порога») мне подарил и говорит: «Прочтешь, позвони».
Прочел, звоню. Говорю, что написано хорошо, но не со всем я согласен. Он внимательно слушает, а я спрашиваю о его самочувствии. Это было уже в этом году, в январе. «Я сейчас очень занят», – говорит Монастырский. «Чем же, Петр Львович? «Зыковых» вы поставили…» – «А я сейчас «Варшавскую мелодию» ставлю. Там же, в Тольятти».
Кто не видел у нас в театре «Варшавскую мелодию», в главной роли – Людмила Грязнова, постановщик – Петр Монастырский?
«И когда вы эту свою «Мелодию» сдаете?» «Я? В феврале», – говорит он мне. «Я туда езжу и ставлю. Они мне дали квартиру временную, и я в ней ночую».
Он все время работает, Монастырский. И не только в театре. На режиссерском отделении нашего педуниверситета, кроме всего прочего. И там он тоже ставит спектакли. Со студентами. И руки не спускает с этих спектаклей. Но, правда, сейчас, сейчас, когда мы с ним разговариваем, он занят «Варшавской мелодией». Февраль 2007 года.
7 марта. Троицкий рынок, Галактионовская улица. На грязной скамейке сидит прекрасно одетый с огромным букетом Петр Львович Монастырский. Увидел меня, позвал, говорит: «Ты куда сейчас едешь? Домой? Я тоже домой, к Надежде (жена Петра Львовича), но не сразу».
Трамваев, как полагается, нет. «Как, – спрашиваю, – ваши дела, Петр Львович?»
– «У меня дел сейчас много. Вот праздники кончатся, поеду тут же в Тольятти». – «Но вы же поставили уже «Варшавскую мелодию» – «Поставил. Но «Хануму» начинаю. Борис Александрович, я начинаю работать над «Ханумой».
Подходит трамвай, Монастырский всех пропускает и садится последним. Вагон переполнен, я пытаюсь взять у него букет – не дает. Его пропускают. Не потому, что узнали, просто как немолодого уже человека. Трамвай трогается. «Это подростковый центр «Мечта»? – спрашивает он, указывая на бывшую школу номер 39, на здание, где раньше была парикмахерская «Улыбка». – Мне надо срочно в этот центр. Срочно в подростковый центр!» Все, кто был в вагоне, грохнули. А он с этим своим букетом начал пробираться к выходу. Трамвай остановился и… тронулся. Тронулся! Так он выпрыгнул, выпрыгнул на ходу, перебежал дорогу, помахал букетом цветов и исчез в подростковом центре «Мечта».
Монастырский. Монастырский, но я уже к нему такому привык. Привык. Мне однажды пришлось навестить в больнице на Чапаевской одного человека. Сижу в палате и слышу из коридора: «Монастырского несут. Он очень плохо себя чувствует. Монастырского несут!»
Через полчаса выхожу из палаты, буквально через полчаса, и вижу: у столика медсестры сидит Монастырский и разговаривает по телефону. Не хотел его беспокоить, хотел мимо пройти, но он меня увидел и зовет рукой, а сам разговаривает.
«Нет, – говорит очень громко, – этого делать ни в коем случае нельзя. Нет, все фотографии мне принесите. Я сначала их все посмотрю, и только после этого вы их будете в спектакле использовать. Как куда принести? Сюда, в больницу. Я в какой палате? – спрашивает он у медсестры номер палаты, в которую его только что принесли на носилках. Вешает трубку и – мне: «Как твое здоровье?» Мое здоровье его необыкновенно интересует! «Как вы то, Петр Львович? Что с вами?» – «Да, понимаешь, дипломный спектакль в институте, и черт его знает, какие им фотографии сделают. Вот звоню, говорю, чтобы принесли. Надо же посмотреть».
Монастырский!
А как прекрасен он был в передаче «Самарские судьбы», когда рассказывал о Радолицкой. Наталье Радолицкой, замечательной нашей актрисе, очень рано ушедшей из жизни.
Позвонил ему. «Как?» – «По-моему, все прекрасно».
У него есть свойство – он умеет делать из молодых актеров и актрис больших актеров и актрис. Радолицкая – одно из таких созданий Петра Монастырского.
…«Хануму» он будет ставить, «Хануму»! Вот что не идет у меня из головы. Не идет! Там же песни. Там – пляски! А я Монастырского знаю хорошо. Я не раз бывал на его репетициях. Он же обязательно будет показывать, как надо петь и как надо танцевать. Показывать, а не рассказывать! Монастырский, который торопился в подростковый центр «Мечта», непременно на износ будет работать, но добьется, что и эта его «Ханума» станет хорошим, очень хорошим спектаклем.
Я Монастырского тогда, седьмого марта, спросил: много ли народу приходит на его спектакли в Тольятти? «Очень много народу приходит на «Варшавскую мелодию». Меньше – на «Зыковых». Скажу тебе правду – меньше. Отвыкли в Тольятти от Горького. Горького там давно не ставили».
Выйдите в город. Кругом – афиши: «Возвращение мастера». Монастырский показывает эти два свои спектакля, показывает «Зыковых» и показывает «Варшавскую мелодию» в Самарте. Два раза «Зыковых», три раза – «Варшавскую мелодию»…
Возвращение мастера. Петр Львович Монастырский. В июне ему будет 92.
«Провинциальные актеры». Так я назвал сегодняшний рассказ. Назвал, а все думаю, давно уже думаю: а существуют ли провинциальные актеры? Разве провинциальная актриса – Любовь Альбицкая? Или Иван Морозов. Просто прекрасные актеры, и все. Прекрасные, безотносительно к тому, в каком театре они играют, в каком городе. Скажем, Любовь Альбицкая в одноактной пьесе по Кокто «Человеческий голос». Невозможно передать, какого мастерства актриса. Или, скажем, Иван Морозов в «Усвят-ских шлемоносцах». А рядом с ним – Наталья Радолицкая. Просто один из лучших спектаклей в России, спектакль, поставленный, Монастырским.
Виктор Капишников – не драматический артист, оперный. Но мне и о нем хочется сказать. Витю Капишникова я знал со школьных лет. Так получилось. Он окончил 6-ю школу, что была на Фрунзе, потом он окончил наше музучилище по классу вокала, потом пел в нашем оперном театре. Тоже очень рано ушел из жизни. Прекрасный бас. Прекрасный. Где он только не пел! Его приглашали в хор Александрова, и он и в этом хоре пел.
У Виктора Капишникова было специальное вокальное образование, но он был самородок, конечно. Пел в школьной художественной самодеятельности и побеждал во всех конкурсах. Сначала в школьном, потом городском, потом областном… С его именем связаны многие спектакли нашего оперного театра, и я бы долго, очень долго мог о нем рассказывать, но… Но тяжело. Тяжело. Давно ушел из жизни Витя Капишникова, а боль не утихает. И вряд ли когда утихнет.
Вот был ли он провинциальным актером?
А Алексей Симкович? А Володя Панчешин? Из СамАРТа? Провинциальные актеры? А Роза Хайруллина? Роза Хайруллина – это тоже СамАРТ, и я могу сказать, мне кажется, что это выдающаяся, просто выдающаяся актриса. Актриса просто очень большого таланта. Я видел ее в нескольких спектаклях, и невозможно передать впечатление, которое она произвела на меня. Разве только на меня? Нет, я думаю на всю Самару.
Роза Хайруллина может играть все! Она может играть матушку Кураж и может играть прекрасно Буратино, и мадам Мерчуткину в изумительном совершенно спектакле СамАРТа «Доктор Чехов». Роза Хайруллина может все. И когда мы с ней познакомились, я сказал ей об этом. «Нельзя передать, какая вы умница, – сказал я ей. – Мне кажется, вы может сыграть кого угодно. И все, что угодно. Хоть шнурок от ботинок!» – «Шнурок от ботинок? – переспросила она. – Надо попробовать». И вдруг говорит: «А вы знаете, что я хотела спросить вас (а видимся мы впервые). Я ведь приехала из Татарии, из Казани. А вы меня в нескольких спектаклях видели, скажите: я хорошо говорю по-русски? Может быть, интонирую как-то не так, как-то не так дышу? Говорю слишком медленно, или наоборот – слишком быстро?»
«Мне кажется, нет ошибок», – сказал я, отлично понимая, что она имела в виду.
«Мне кажется и тут у вас все прекрасно. Все в полном порядке».
Блестящая актриса, и как относится к своей профессии?! Редко, от кого из актеров можно сегодня услышать вопросы подобного рода.
Удивительной, удивительной культуры человек. Жалею, жалею, что не удалось ей получить «Золотой маски» за мамашу Кураж. Спектакль прекрасный во всех отношениях, и правильно, совершенно правильно отмечена работа художника – работа блестящая, но Роза Хайруллина… Роза Хайрулина в роли мамаши Кураж – это, по-моему, неподражаемо.
Провинциальные актеры… Юрий Толубеев. Николай Симонов. Василий Меркурьев. Евгений Лебедев… Из Самары. Из самарского театра – все. Из провинции. Кто-то долго у нас здесь играл. Кто-то недолго. Но играли! Играли в провинции. Провинциальные актеры?
В Симоновском зале Дома актеров… В честь Николая Симонова и назван. Монтанелли, ПетрI, актер Александринского театра в Петербурге (сейчас это театр имени Пушкина), игравший и у нас. Так вот, в Симоновском зале был вечер, посвященный актеру Юрию Толубееву, выдающемуся актеру. Приезжал его сын, Андрей Толубеев, приезжал, чтобы рассказать об отце, чтобы побывать в городе, где начинал играть Толубеев-старший. Провинциальный актер?
Уходят актеры. Только что ушел из жизни Кирилл Лавров. Нет Михаила Ульянова… Я видел Ульянова в нескольких спектаклях театра Вахтангова. Забыть не могу один. Потрясающий спектакль, в котором он играл Ричарда III. Совсем другой Ричард, совсем не тот, которого играл наш Засухин в спектакле Монастырского. Совсем другой, но как и засухинский – потрясает.
И вот я думаю, что нет, нет провинциальных актеров. А есть актеры большие и плохие актеры.
Откуда Смоктуновский? А Янковский? А Табаков? Из провинции, из провинции! Но разве актеры провинциальные?
А вот рассказы мои – это уж точно: провинциальная история. Провинциальная история – не больше. Не больше, но какая роскошная декорация! Роскошный город, роскошная река и роскошная, загадочная пьеса. Пьеса, у которой нет конца. Пьеса под названием Жизнь.
«Волжская коммуна», 26, 27 апреля и 3, 4 мая 2007 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: