27 мая 2008 15:55
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова (г. Самара)
Владимир Шаталов, Борис Волынов и другие
Май 1982-ого года. Звонят из Оренбурга. Секретарь обкома Шебаршов Борис Николаевич. Звонит Власову Владимиру Сергеевичу, директору студии кинохроники. Власов зовет меня. Говорит: «Вот, звонят из обкома Оренбургского, надо срочно ехать в Адамовский район. Там на месте гибели космонавта Комарова открывают памятник».
Адамовский район – это очень далеко от Оренбурга. На границе Оренбургской области с Казахстаном.
В Оренбургской области дорог нет. Правда, я давно там не был. А в свое время исколесил десятки, сотни километров по Оренбургской области. Дорог там нет, ехать очень тяжело, и кроме нашей машины пошла еще «Волга», которую нам дали в обкоме. Но пока ничего не дали. Пока мы решаем, что снимать надо не сюжет для киножурнала, а сделать специальный выпуск.
«А кто приезжает на открытие памятника из космонавтов?» – спрашиваю Власова. Власов говорит, что Шебаршов перезвонит через десять минут, у него и узнаем. Звонит, выясняем: приезжает Владимир Александрович Шаталов, приезжает Волынов Борис Валентинович. Два знаменитых космонавта. Волынов вообще из гагаринского призыва. Мчимся в Оренбургскую область. В Адамовский район. И когда мы туда, наконец, вот по этому бездорожью добираемся, то просим Шебаршова (он уже там) устроить нам интервью с этими двумя людьми. С Шаталовым и Волыновым.
Шабаршов говорит: «Обязательно, но завтра. И не в Адамовском районе, а в Орске. Они там будут. В горкоме партии».
1982 год. Май. Завтра – в Орск. А сегодня – открытие памятника Владимиру Комарову. На месте его гибели. Венки, цветы, траурные речи, печальный круг самолетов над памятником, над оренбургской степью...
Орск. Встречает нас первый секретарь горкома. Интересуется, где будем говорить с космонавтами.
«Да вот здесь вот где-нибудь, в горкоме. Например, в буфете. Переночуем в гостинице и придем сюда. А сейчас поставим аппаратуру...»
Пленки у нас было на этот раз много. Мы не знали, как сложится разговор, но пленки на всякий случай взяли много. Разобрались с аппаратурой и попросили поставить что-нибудь на стол. На небольшой такой полированный столик. Ну, скажем, чайник и чашки. Ну, чтобы не было «дыры».
«Секретарь говорит: «А, может, выпить поставить? У нас есть в буфете коньяк».
«Ну, пусть стоит», – сказали мы, и на столик поставили коньяк. Поставили конфеты, яблоки...
«Когда приедут?» – «Часов в одиннадцать, – говорит секретарь. – У них свой самолет. Истребитель – они очень быстро летают. Хочу их покормить перед отлетом, но до обеда они обязательно зайдут в горком, и я вас с ними познакомлю».
Они нас видели на открытии памятника. Но мы не говорили, что собираемся с ними встретиться в Орске. Мы переговоры вели с Шебаршовым. И вот одиннадцать часов утра. У нас все готово к съемке. Ждем. Оператор Назаров Саша, звукооператор Витя Шубин и я. Открывается дверь, входит разъяренный Шаталов. Разъяренный! Вместе с Волыновым входит.
Шаталов разъярен, говорит, что привели их сюда обманом, и он не понимает зачем, а Волынов ему: «Ну, наверное, выпить перед дорогой». Как он закричит на Волынова, Шаталов! «Боря, прекрати этот разговор!»
А надо сказать, что парочка прелюбопытная. Один – генерал-лейтенант, Шаталов, руководит всеми космонавтами. Всеми. Каманин был на этом посту. Другой – Борис Валентинович Волынов, полковник, но космонавт гагаринского набора, друг Гагарина, любит фиглярничать и с Шаталовым разговаривает то как с генерал-лейтенантом, то как с приятелем. И шутит, и умирает от хохота беспрерывно. Но это мы выяснили потом, а пока они собираются уходить.
«Что за пьянка организуется в этом буфете?! – возмущается Шаталов. Волынов: «Ну, по чуть-чуть? Коньячку? Перед дорогой?» – «Ты бы помолчал, – продолжает бушевать Шаталов. «Пить мы ничего не будем, и пусть нам ответят, зачем обманом сюда привели, и кто эти люди?»
«Так давайте познакомимся, – говорю я, понимая, что вопросы мне, прежде всего, задаются. – Куйбышевская студия кинохроники. Хотим с вами поговорить о том, что произошло вчера. Но, прежде всего мы хотим с вами поговорить о Комарове».
«Но какое отношение к Оренбургу имеет Куйбышев-ская студия кинохроники?» – «Это наш корреспондент-ский пункт. Нашего киножурнала «Современник». И никакой пьянки здесь никто не собирается устраивать. Вы можете пить коньяк, можете не пить – дело ваше. Мы его поставили из кинематографических соображений исключительно. Если он вас не устраивает, мы его уберем. Мы сделаем так, как вам будет удобно... Но если вы не хотите рассказывать о Комарове или если очень торопитесь, задерживать вас не смеем. Решайте».
Пауза.
«Ну, что, Боря, расскажем? – говорит Шаталов. А Волынов: «Ну, конечно, расскажем о Володе Комарове. Но я без коньяка не буду». Шаталов говорит: «Не морочь голову!», – расстегивает китель и садится на стул.
Мы попросили их не торопиться. И они не торопились.
Они не торопились. Им не надо было покупать и сдавать билеты. Их ждал истребитель. Разговор шел более трех часов.
Мы израсходовали всю пленку, они вели себя потрясающе. Они изумительно рассказывали. О Комарове, о той трагедии, которая произошла. И долго молчали. Долго. А мы их снимали.
Вот это обязательно. Вот эти паузы очень важны. Иногда они даже важнее самого разговора. Это знает любой кинематографист.
Рассказывали они по одному. Сначала – Шаталов Владимир Александрович. А потом Волынов. Они говорили о своем товарище. Они говорили о нем, о его семье, о его жене Валентине Яковлевне, которая не сумела приехать на открытие памятника – плохо себя чувствовала. Шаталов сказал, что живет с ней на одной лестничной площадке. «Она страшно переживала, – говорил он, – и переживает смерть мужа».
«Тут ведь вот еще в чем дело, – говорил Шаталов. – В семьях же ничего не знают. Для жен космонавтов мужья в командировках. О полетах жены узнают из новостей по радио, по телевидению и из газет».
Они говорили о том, как тяжело складывалась судьба Комарова до того, как он стал космонавтом. Напомнили, что летал он дважды. Сначала был групповой полет, а потом Комаров полетел один. На «Союзе». Это был первый полет «Союза». Первый. До этого наши космонавты летали на «Востоке».
«Это был первый полет на «Союзе», – говорил Шаталов. – Корабль должен был сделать всего несколько оборотов вокруг Земли. Но для развития космонавтики полет этот значил не меньше, чем полет в месяц, два или три».
Новому кораблю предстояло пройти испытание. Осуществить испытание должен был Комаров, но перед самым полетом забеспокоились вдруг врачи. Что-то их стало не устраивать в работе сердца Владимира Комарова.
«Мы проходим такой медицинский контроль, – рассказывал нам Волынов, – такое медицинское обследование, что даже если вы будете очень здоровым человеком, эти врачи обязательно найдут что-нибудь в вашем организме, что их не устроит. Вот и у Комарова что-то такое вдруг обнаружили. Володя очень переживал. Но не за сердце. Его многое смущало в самом полете. Он считал, что с полетом «Союза» торопятся. Надо бы повременить. Но приближалась очередная годовщина со дня рождения Ленина. Да и год был 1967-й – Пятидесятилетие Октября...»
«Послушайте! – вдруг обратился к нам Шаталов, – а зачем мы это записываем? Для журнала? Какое у него название? «Современник»? А давайте мы сделаем фильм. Я помогу».
«Давайте сделаем фильм», – сказал Шаталов. Тот самый Шаталов, которого мы с трудом усадили перед камерой. Помните Татьяну Львовну Маневич? Мы от нее еле-еле ушли в половине шестого. Вот и Шаталов говорит: «Мы расскажем вам обо всем подробно, мы будем говорить до тех пор, пока не ответим на все ваши вопросы. Но только сделаем фильм, а не журнал».
То, что будет фильм, а не журнал, мы поняли сразу, как только они начали рассказывать. Как только они начали рассказывать о Комарове, мы поняли: журнала, который посмотрят в шести областях (зона обслуживания нашей студии) не будет. Будет фильм, который увидит вся страна.
Он был москвич, Комаров. Москвич до мозга костей. Они рассказывали, в какой школе он учился. Мы потом снимали в этой школе. На проспекте Мира. Там есть мемориальный класс, парта... Но все это будет потом, а пока мы сидим в Орске в горкоме партии с бутылкой коньяка, которую так никто и не открыл. Это потом мы выпили по чашечке кофе. Через три с половиной часа. После раз-говора...
«Так что же там произошло? – спросили мы о гибели Комарова. Они рассказали и об этом.
«Была, – рассказывал Шаталов, – не отработана система спуска. Запутались стропы парашютов. Были и другие недоделки. И его грохнуло. Грохнуло о землю...»
До этого разговора, разговора в Орске, мы смотрели на космонавтику с точки зрения людей, наблюдающих, как покорители космоса идут по ковровой дорожке, расстеленной на Красной площади. Шаталов и Волынов рассказали нам о другой космонавтике. Волынов и сам-то случайно остался жив. После своего первого полета. Случайно. И об этом он тоже нам рассказал.
Все это тщательно скрывалось, а они вдруг начали рассказывать. На камеру. Мало того, настаивали, чтобы все это было обнародовано. И не в шести областях. А во всей стране. И чтобы это был не журнал, а чтобы это была картина...
И мы ее сняли. Мы снимали ее и в Звездном городке, и в Москве. Мы снимали на Красной площади, где в Кремлев-ской стене похоронен космонавт Комаров. Они нам очень помогли. Очень. Волынов – в Звездном городке, Шаталов – в Москве...
Шаталов все время говорил, что обязательно надо нам встретиться с Валентиной Яковлевной, женой Комарова. И загадочно улыбался. И когда мы приехали в Москву, чтобы встретиться с Валентиной Яковлевной, то пришли к нему на Пироговку, в его небольшой кабинетик, где висела космическая карта, и прямо на ней было написано, кто из космонавтов находится в командировке. То есть в космосе.
«Сейчас я попробую ей позвонить», – сказал Шаталов. И набрал номер вдовы космонавта.
Она его называет Володей, он ее называет Валей... Он ей начал напоминать о том, что говорил о нас. Сказал, что вот мы приехали и хотим встретиться. Она отказывалась. Отказывалась наотрез.
Тогда за дело взялись мы с Борисом Свойским, он был режиссером картины. Звонили ей целый день. Целый день мы потратили на уговоры. Мы умоляли Валентину Яковлевну рассказать о своем муже. Мы умоляли пустить нас к себе – мы хотели поснимать в доме, который он так любил. Школа нас устраивала, но нам нужна была обязательно квартира... Она сказала: «Нет. Ни в коем случае». Сказала, что нездорова. И вообще уже обо всем рассказывала космонавту Севостьянову. Но разве нам нужен был Севостьянов?...
Не получилось. Вот этого разговора не получилось. Потеря, конечно. Но если говорить обо всех потерях...
Мы не можем обижаться на людей, которые нам отказывают в разговоре. Не имеем права. Они ведь очень непросты, такие разговоры для человека. Мы приходим к нему. Задаем вопросы. Часто о вещах очень интимных. Просим показать семейный альбом... И уходим. А человек остается с разворошенной памятью. И я всегда думаю: не навредил ли?
Картина вышла в 1983 году. Шаталов был консультантом. «Буду, – сказал он, – вашим консультантом только при одном условии». – «При каком? – спросили мы со Свойским». – «При одном. Если вы, два Бориса, не заставите меня запускать для фильма космический корабль». – «Ни в коем случае. Ничего этого мы делать не будем». – «Ну тогда буду консультантом», – сказал Шаталов и захохотал.
Он приехал в Госкино России, посмотрел картину, написал роскошное заключение, и там была одна строчка, которой мы очень гордимся.
«Может быть, – написал Шаталов, – это первая картина, которая рассказывает о космонавтах без ковровой дорожки на Красной площади».
Недавно я ее посмотрел, эту картину снова. Потом еще раз. Смотрел по разным причинам. Там действительно нет газированного восторга. Это картина о времени. Это картина о человеческой судьбе. Это картина о любви. Это картина о смерти. О том, о чем и должно рассказывать документальное кино.
«Волжская коммуна», 25 мая 2006 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: