26 мая 2008 14:10
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова (г. Самара)
Вильям Фишер, Дональд Маклин и другие
1 июня 2006 года, Москва. Эвелина Вильямовна Фишер, дочь Рудольфа Абеля, принимает нас в двухкомнатной квартире на проспекте Мира.
Очень больной человек, только что из больницы, но очень ждала, чтоб мы к ней приехали. Хумарьян устроил и эту встречу. Нам помогала также служба внешней разведки, которая опекает и Татьяну Львовну Маневич, и Эвелину Вильямовну Фишер.
Фишер, Вильям Фишер – так разведчика звали на самом деле. Рудольф Абель – это его псевдоним. Вильям Фишер – немец по национальности и тоже связан с Самарой. Да-да, знаменитый разведчик Абель и Самара связаны между собой. Связаны! Это еще одна из тайн нашего города и одна из тайн, которые нам начал открывать Сергей Георгиевич Хумарьян.
Эвелина Вильямовна очень тяжело болела в прошлом году. Очень тяжело, лежала в больнице, но когда мы к ней приехали, сказала: «Да, нездоровилось немножко, приболела» – и закурила.
Перед нами лежала фотография: она в молодости. Необыкновенной красоты, необыкновенной...
Не все, не все из того, что рассказывала нам Эвелина Вильямовна и того, что рассказывала Татьяна Львовна, вошло в картину. Надеемся выпустить вторую. Второй фильм – о чекистах в Самаре в годы войны. Вот туда-то и войдет то, что не вошло из этих двух больших разговоров.
Эвелина Вильямовна нам сразу сказала, что никогда не забудет наш город. Она начала с этого. Говорит: «У вас же просто роскошный город. А филармония-то стоит на углу Фрунзе и Льва Толстого?» Мы говорим: «А как же?» – «Мама работала там арфисткой... Мама была арфисткой, и вот мы туда приехали... Нет, мы не туда приехали...» – «А куда же вы приехали?» – «Куда же мы приехали?.. Нас эвакуировали, нам сказали, что из Москвы надо уезжать, и нас папа привез… Привез... Сейчас вспомню... В Серноводск!
Разведчики, они все время в командировках. Все время – командировки, а мы без карточек. Мы без карточек, мы голодные. Правильно? Мы же без карточек. Ну, вот и мы голодаем, а он уехал, и его нет и нет. Он там под воду провалился (они оборудование везли) и все никак не мог к нам приехать. Потом нам все-таки удалось попасть в Куйбышев, и маму взяли арфисткой. А мы же приехали не одни. Мы приехали с бабушкой. И нам дали квартиру. На Максима Горького. Прямо где Волга. Ой, какая плохая была квартира... Одна комната, и пол вздыблен. И если войти с улицы (кухни у нас не было, мы сразу в комнату входили), не удержаться на ногах-то сразу, как с горки, мчишься к окну и можешь разбить головой стекло. Я это хорошо помню. А во дворе меня все время один мальчишка бил. Все время бил и бил... Я папе сказала, а он: «И ты его бей». А мама сказала: «Ни в коем случае». Они были разные. Мама сказала: «Не вздумай, сумей уговорить». Я его стала уговаривать, но он продолжал меня бить. Он меня бил, в квартире полы были вздыблены, но город ваш все равно очень хороший. Знаете почему? Я же девочкой в нем была. Мне было мало лет. Ну и мама устроилась. И вообще, уже все наладилось. Вот только папа был все время в командировках.
А знаете, какое первое воспоминание мое о папе? Папа говорил: «Вот ты уже большая девочка, а не можешь на нитке завязать узел. Сегодня я свободен, и мы будем с тобой учиться завязывать узел на нитке. Иначе нитка пройдет сквозь ушко иголки».
Мы целый день с ним завязывали этот узел. Вся нитка у нас измахрилась, и очень грязным был узел, но помню его до сих пор…»
Она нам очень подробно рассказывала об отце и вдруг говорит: «Вам надо снять совсем другой фильм. Еще один, совсем другой. Вам надо обязательно снять фильм о моем папе как о художнике».
У нее вся квартира завешана его картинами. Он был прекрасный художник. Все время рисовал пейзажи. Самые разные пейзажи нарисованы рукой Абеля ...
Она нам рассказывала о том, как он сидел в тюрьме в Соединенных Штатах. После войны. Он потом вернулся и сказал, что ему вообще-то понравилось в тюрьме, он там очень многому научился.
Она рассказывала об Абеле как об отце. Она нам ничего не рассказывала о нем, как о разведчике, и это нас очень устраивало.
Татьяна Львовна Маневич рассказывала нам о Берзине. Он ведал всей нашей разведкой, а потом его расстреляли, Берзина. Она говорила: «Дядя Павел нам очень помог, дядя Павел Берзин».
И Эвелина Вильямовна говорила, что им очень помогали друзья.
«Отца все называли Абель, – говорила Эвелина Вильямовна. – Маме стоило огромных трудов доказать, что он никогда не стыдился своей настоящей фамилии. Доказала: папа похоронен на кладбище Донского монастыря, и у него на могиле написано: «Вильям Фишер».
«Внешне, – говорила она, – он был неэмоциальным человеком. Внешне. Маму очень любил. Однажды мама уехала в город (мы жили на даче) и все не возвращалась. Но он не говорил, что волнуется. Мы сидим с ним в разных комнатах на даче, он не говорит, что волнуется, но я-то знаю и сама ему говорю: «Может, встретим электричку?» – «Встретим». И мы с ним пошли встречать электричку. И дождались: мама с покупками вернулась из Москвы. И он сразу успокоился. Это я поняла. Он взял у нас тяжелые сумки и ушел вперед. И когда мы пришли, уже сидел в своей верхней комнате, можно сказать, на чердаке, со своими радиоприборами...
(В скобках замечу, прервав на секунду Эвелину Вильямовну, что в Серноводске Абель вел радиодело в школе разведчиков).
Как-то сказал: «Конечно, все ушло вперед, совсем другое теперь радио». Но все равно возился и возился со старыми радиодеталями. Возился и возился. У него была целая мастерская. И когда мы пришли с электрички с мамой, он уж там занимался. Поставил сумки на кухне и наверх. Сразу успокоился, как увидел маму, сразу. Но никаких расспросов, никаких упреков. Мама рядом, и он спокоен.
Так вы мне все-таки скажите, – возвращалась к прежнему Эвелина Вильямовна, – будете снимать о моем папе как о художнике? Он же прекрасный художник... Очень Англию любил. Он долго жил в Англии в молодости и никогда ее не забывал. На каких языках говорил? Проще сказать, на каких не говорил. Из европейских, из европейских, конечно. Говорил прекрасно по-английски... Я тоже учила английский в институте иностранных языков. Точнее, шалберничала. Я уже до института знала английский. Мне б надо было французский с немецким, но мама сказала: «На английском тебе будет легче», и я первые три года там, можно сказать, не появлялась. Потом работала переводчиком... А сейчас я маленькие такие картины делаю. Из цветов. Флористика называется. Вот это вот моя стена, – показывала она. – В ту комнату ходить не надо: там клубки разные, сухие цветы, тряпочки... там у меня мастерская... Вот это стена моя, а это папина».
Мы сняли несколько картин Абеля. Очень интересные картины, какая-то своя манера письма...
«Он любил рисовать. И любил животных. Вот давайте про это фильм снимем. Я вам сейчас расскажу, но самое главное, что вы должны запомнить, это то, что он Фишер. Вильям Фишер. Так и написано у него на могиле. Ну, когда вы еще приедете?»
Мы расставались, пробыв у нее целый день. Точно так же, как у Татьяны Львовны Маневич.
Об Абеле и Маневиче очень много написано. И еще много напишут. Напишут как о разведчиках. Но никто не расскажет о них так, как нам рассказали о них эти две женщины.
Вот у меня в руках книжка. Мне ее подарил Сергей Георгиевич Хумарьян. Она называется «Разведка и контрразведка: лица одной медали». И чуть ниже – «у каждого была своя война». Большая такая книжка. И в ней написано: «Под общей редакцией Надежды Ольшевской». Это журналистка. Она помогла Сергею Георгиевичу книжку издать. Я вам скажу, что язык у него подвешен, и писать он тоже умеет. Она ему просто помогла.
Очень интересная книжка. Я бы вам так даже сказал: «Это удивительный детектив». Нет, даже не потому, что называется «Разведка и контрразведка». Это само собой.
Сам Хумарьян не отсюда. Не из Самары. Он жил в Тбилиси и учился там в той же школе, в которой учился и Примаков. Скажу, что и с Примаковым мы встречались.
Дело в том, что Примаков в свое время работал с Дональдом Маклином вместе в Москве, а Маклин – это удивительная фигура. Маклин и Гай Берджесс – это два человека, которые были в знаменитой Кембриджской пятерке Кима Филби, и их здесь скрывали. Они здесь, в Самаре, в Куйбышеве, секретно жили. Долго жили, на Фрунзе. И Дональд Маклин – один из крупнейших разведчиков, который вместе с Берджессом сознательно перешел на сторону Советского Союза, интеллигент, служивший коммунистической идее, преподавал английский язык в нашем педагогическим институте. Дружил с преподавателями института. Например, с Генрихом Ивановичем Гришиным, недавно умершим, который нам тоже давал интервью. Обязательно во вторую серию поместим. Обязательно…
Ну а потом он переехал в Москву, где работал вместе с Примаковым. Дональд Маклин.
«Волжская коммуна», 20 мая 2006 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: