12 мая 2008 12:17
Автор: Борис Кожин, Светлана Внукова
КИМ СТЕПАНОВ
Три дня назад, когда я приехал к нему в Центральную больницу имени Пирогова, где он лежал в травматологии со сломанной ключицей, я его спросил: «Ким, в чем дело? Как ты попал на Управленческий? В больницу с окнами на Ульяновск? В такую даль? Почему туда, а не сразу – сюда, и пришлось тебя перевозить?»
Он – якут и говорит с акцентом. «Дело, – говорит, – в том, что мне нужно было навестить одного очень хорошего и очень больного человека. Он лежит и не может передвигаться. Я к нему поехал, а когда я от него уходил, то на самом ровном месте поскользнулся и упал. И сломал ключицу. Я к нему вернулся еле-еле, позвонил по телефону, «скорая» пришла «моментально»: было семь часов вечера, она пришла в одиннадцать. Ну, и привезли в больницу, там, на Управленческом. Я там и лежал. Там очень все пьют в палате, ругаются матом, все время кричат. Меня не трогают, но спать я не мог. Потом меня перевезли сюда».
…Ким Степанов – это кинооператор Самарской студии кинохроники. К Самаре по своему рождению никакого отношения не имеет. Он человек без дома.
С самого раннего детства (он родился в 1937 году, 23 апреля) его увлекла кинематография. Он узнал там, в далекой Якутии, очень далеко от самого Якутска, что есть такой институт в Москве. Называется ВГИК – Всесоюзный государственный институт кинематографии. И он туда добрался после школы, которую окончил в далеком-предалеком якутском селе. И его туда приняли – фотограф он был неплохой. Он поступил на операторский факультет игрового кино, получил прекрасное образование операторское, и его могли взять на любую игровую студию. Но директор Куйбышевской студии кинохроники Алексей Григорьевич Бекасов нашел его в Москве и сказал: «Зачем тебе игровой кинематограф? Поедешь к нам, на нашу студию и, может быть, тебе понравится документальный кинематограф. Попробуй – с квартирой мы тебе постараемся помочь».
Он был совершенно молодой бездомный человек, и так очутился в нашем городе.
Город его заворожил. Его заворожила студия. Но это полдела – его заворожила Волга. Его заворожила эта река, его заворожила рыбалка, его заворожила охота. Ему здесь очень понравилось. И ему очень понравилось, что он стал оператором документального кино. Ким Степанов сразу, безо всяких поисков, моментально, нашел себя в документальном кинематографе. Его очень интересовало крестьянство. Его очень интересовала земля, его безумно интересовала природа. Что такое Жигули, он не может до сих пор понять от восхищения. Это было его место – Самара. Место жизни. Здесь ему очень хорошо дышалось.
Ким Степанов – это человек дикий, с одной стороны. Он весь от Якутии. Весь от леса, от реки – от природы. И природа его прекрасно понимает. Она для него – живая, и он в ней прекрасно себя чувствует. Если нет дождя, Киму Степанову очень хорошо. Но если дождь, ему тоже очень неплохо. Он прекрасно себя чувствует в слякоть, и в жару, и в мороз. Он изумительно плавает. Он прекрасно стреляет – он член Союза охотников. Он изумительный рыболов... Ким Степанов и Самара очень поняли друг друга.
Но у Кима Степанова есть еще одна пламенная страсть. Это война. Все, что связано с Великой Отечественной войной. Он рос в детском доме, а потом его вместе с братьями и сестрой взяла на воспитание тетя – Анна Хрисанфовна Скрябина, которую он очень любил. Он был в своем детстве так далеко от войны! Но войну он знает прекрасно. Он совершенно свободно может консультировать кого угодно. Он знает все фронты, он знает всех командующих. Он не только знает, когда и где были основные битвы Великой Отечественной войны, но и количество воинов, которые в них участвовали. У него огромная, совершенно необъятная библиотека документальных и художественных книг о Великой Отечественной войне...
Самарской студии восемьдесят лет, около сорока в ней проработал Ким Степанов, и фильмы, которые сняты студией о войне, о Куйбышеве в годы войны, – во многом принадлежат его камере.
Ким Степанов очень быстро сообразил, что главное в документальном кинематографе, ну, кроме самого ремесла, кроме умения держать в руках камеру, самое главное – это нравственная сторона дела. Он прекрасно понял, что любой крестьянин, любой участник войны, любой герой его документальной ленты – это всегда человек, который ему нужен для того, чтобы решить какую-то нравственную проблему. Он прекрасно понял, что если это война, то надо говорить о ненависти и патриотизме, о любви, земле и каждой ее травинке. Что надо говорить о любви к ребенку, родителей которого убила война... Чисто нравственная сторона дела. Это он очень быстро понял. Но понять этого мало – он это прекрасно почувствовал и стал очень быстро набирать вот это свое мастерство.
У Кима Степанова есть удивительное качество. Когда Ким Степанов появляется на съемке, человек, которого он снимает, влюбляется в него сразу и запоминает Кима Степанова, невысокого якута, очень быстрого в своей работе, запоминает сразу и навсегда.
Ким Степанов хорошо говорит по-русски. Но пишет еще лучше. Удивительная особенность: он пишет по-русски лучше, чем говорит. Он пишет, если так можно сказать, без акцента. А говорит с акцентом. Иногда забывая какое-то русское слово. И очень долго смеется над собой: как мог забыть?
И у него есть еще такая особенность. Когда он волнуется, то начинает чисто по-русски разговаривать с незнакомым на «ты». Неважно, кто перед ним – крестьянин или министр. Он разговаривает на «ты», и вы не представляете, какой это концерт, когда с ним киногруппа, потому что с киногруппой он разговаривает в это время на «вы».
«Борис Александрович, вот сейчас мы с вами возьмем интервью...» На «вы», очень вежливо. А с человеком, у которого собирается брать интервью, на «ты»: «Не волнуйся, стой спокойно, мы тебя сейчас снимем и все». Это вызывает необыкновенный хохот. Но эти незнакомые Киму люди, люди, с которыми он сталкивается во время съемки, никогда – вот что уникально – никогда на него не обижаются. Они быстро понимают, из-за чего это происходит. Быстро! В одну секунду.
Скажем, входит Ким Степанов, ну, скажем, в наш кафедральный собор или, скажем, в епархию (он много снимал на религиозные темы) и со всеми священниками разговаривает на «ты». Они с ним – на «вы», а он с ними – на «ты».
Со всеми из священников – так. И вдруг мне говорит: «Между прочим, они все очень обидчивые люди. С ними надо очень вежливо разговаривать». Мне! После всего! При них! Они смеются над ним необыкновенно. Но всегда добродушно.
Июль, конец семидесятых годов, афиша: в Куйбышев, в наш Дворец спорта приезжает перешедшая на тренерскую работу Ирина Роднина. «Она приезжает сюда со своими ребятами, она будет здесь с ними недели три, у нее здесь целая программа, она поедет на шоколадную фабрику «Россия» (тогда все именитые гости посещали обязательно нашу шоколадную фабрику)», – говорит радио. А я говорю Киму: «Роднина приезжает, может, снимем сюжет?» Говорю: «Ты пойди на вокзал, поезд – завтра, она – «Жигулями». Пойди, встреть и поговори с ней – может, согласится. Она ведь избалована очень – дает интервью всему миру. Но вдруг… Поговори. Но вежливо, очень вежливо. Ну, а не согласится – что ж...»
И он отправляется, возвращается и говорит: «Она согласилась». И начинает каждый день заказывать машину и каждый день ездить во Дворец спорта – снимать тренировки. Снимает, снимает, снимает и наконец: «Завтра в два она нам даст интервью». Приезжаю на следующий день во Дворец спорта, там киногруппа, но Роднина на льду со спортсменами. Ким Степанов возмущается: «Просто не знаю, что с ней делать – совершенно не слушается меня! Я ей назначил на два часа, а она – тренировку! Сейчас я это прекращу». Прыгает на лед, она ему: «Ким Константинович, что вы делаете!» Он ей: «Что надо. Быстро иди сюда. Быстро». Она идет. «Так, стой здесь. Мы будем брать у тебя интервью. Ты знаешь, что такое интервью? Тебе будут задавать вопросы, а ты будешь на них отвечать. Ты умно отвечай. (На «ты»! На «ты»!) Поняла?»
Мне становится не по себе, а она говорит: «Борис Александрович, вот это уже три дня. Он меня снял с поезда и сказал: «Значит так, ты сюда приехала сниматься в нашем журнале, а не кататься на коньках».
«Хватит жаловаться на меня», – кричит тем временем Ким. «Борис Александрович, – продолжает Роднина, – вас, что ли, попросить: я три дня не ела. Не дает. Не отпускает. Говорит: «Надо работать». Он подходит, опирается на нее, в буквальном смысле опирается: «Ты вот лучше спроси: я ел? Когда я буду есть, то и тебе дам, а сейчас надо работать. Ребята (выскакивает опять на лед), все закончено. Все свободны!»
«Вот, – говорит она, – сам начинает занятия, сам заканчивает». – А он ей: «Ну, давай отвечай. Но только умно. Умеешь умно отвечать на вопросы или только кататься умеешь?»
Я ей говорю: «Ирина Константиновна, вы, пожалуйста, на него не обижайтесь. Пожалуйста. Он ведь от волнения с вами на «ты». Она: «Вы думаете, я не вижу. Вижу! И нисколько не обижаюсь. Нисколько! Я, знаете что? Я думала, что умею работать. Теперь понимаю, что я бездельничала всю жизнь. Ким Константинович меня научил, как надо работать». А он подошел и говорит: «Вот ты опять жалуешься, а ведь сама замучила меня совсем. Все время: «Есть хочу, есть». Вот бери свою сумку олимпийскую и идем со мной. Потом поешь!»
«Умирать буду, не забуду этого человека», – говорит Роднина и дает прекрасное интервью.
Года два-три назад слушаю ее по телевизору. Говорит, что уехала в Соединенные Штаты, что в России нет хорошего льда, что вернется сюда на тренерскую работу только после того, как ей Дворец спорта хороший по-строят... Я слушаю и думаю: «Кима Степанова на вас нет. Он бы, если надо, в метро заставил тренироваться. Сказал бы: «В метро!», и тренировались бы в метро».
Сегодня Ирина Роднина в России. Может, приедет в Самару?..
Метро. «Давайте снимем спецвыпуск о метро, – говорит Ким Степанов, забирает опять машину, и всю неделю она у него – всю неделю он ездит в метро на съемки. «Ким, ну это ж немыслимо, столько времени снимать для спец-выпуска». «У них там полный беспорядок, – говорит он. – Метро строится очень медленно – нет облицовочного материала (а строят станцию «Кировская»). Я ничего с ними сделать не могу». И опять уезжает, а на следующий день: «Давай машину в последний раз – поеду сам на «Стройкерамику» за облицовочным материалом. Я им его достану». И уезжает. Потом возвращается и говорит: «Я им сказал, что Кожин меня выгонит с работы, если я не сниму спецвыпуск, который я снять не могу, потому что нет облицовочного материала. Сказал, что надо весь материал отдать метро, потому что я работу терять не собираюсь. Они сказали, что не знают, кто такой Кожин, но облицовочный материал дали».
Мы ездили с ним в метро. Они все там говорили: «Его надо сделать премьер-министром. Он порядок моментально наведет». И смотрели, замирая, как он работает. Работал он совершенно бесстрашно. Как остался жив – непонятно. Пробный поезд. Он ложится на рельсы. Говорит: «Только медленно пускайте, чтоб не сошел с рельсов, а то вы меня раздавите». Но никакой боязни при этом. Он оператор без страха. Может на три четверти из самолета высунуться, чтобы поэффектнее снять. Абсолютно бесстрашный оператор. И одержимый.
Бывает ведь так, что надо очень долго ждать. Например, рассвета. Ждать, когда встанет солнце. Или сядет. Называется режимная съемка. Надо долго, очень долго ждать, чтобы не пропустить. И не всегда это летом. Иногда и осенью. Иногда и зимой. Киму Степанову наплевать. Он ляжет в грязь. Ляжет в снег. И будет ждать, сколь угодно долго. И группу заставит. И все будут ворчать. А потом восхищаться и говорить, какой роскошный план у них получился.
Ким Степанов – талантливый оператор, но это не единственное и, может быть, не самое главное его достоинство. Ким Степанов, кинохроникер, который снимал десятки, сотни людей. В общем-то, ничего особенного. Особенность Кима Степанова в том, что раз появившись в жизни этих людей, он потом из нее не исчезает. У его героев рождаются дети, внуки, а он с ними. С ними со всеми. Всегда. Переписывается, перезванивается. И всех опекает. Всем помогает. Стучится во все двери, чтобы помочь. Этот якутский парень, которого заворожила жизнь. Со всеми своими сложностями, со всеми своими неприятностями. И он все, все буквально успевает. Одно не успел...
Вдруг приходит и говорит: «Надо обязательно снять о наших воинах. Они по сорок два года стоят в очереди на квартиру. Они 22 июня 41-го ушли на фронт, в 45-м вернулись, встали в очередь на квартиру и до сих пор ее не имеют. Без рук, без ног и без квартир».
Мы сняли специальный выпуск киножурнала, который назвали «Посмотрите им в глаза». Мы показывали его в Москве, мы показывали его командующему округом и первому секретарю обкома. Потом фильм сделали «Столица эвакуации» и туда материал включили... Ким страдает до сих пор, что эти люди умерли, так и не получив квартир... Нет их, но Ким продолжает и продолжает за этих людей переживать. А со здоровьем у самого все хуже. Жена умирает. И он приходит ко мне и говорит: «Знаешь, я, наверное, не смогу быть на семидесятипятилетии студии (это 2002-й год). Я уезжаю». – «Куда ты, Ким, уезжаешь?» – «Я знаешь что сделал? Я сдал на три месяца знакомым квартиру. Они мне денег дали много (с деньгами у него плохо). Поеду в Якутию. Проститься. Больше не удастся уже там побывать. Поеду, прощусь. Ну, и книги надо расставить. Я ведь на эти деньги, что они мне дали, еще и контейнер арендовал. Все книги, которые у меня были, в него сложил и в свой детдом отправил. Сообщили, что пришел, но они ж не сумеют расставить правильно. Поеду – помогу. А тебе хочу сказать: если умру или не сумею вернуться, то вот фотографии и воспоминания о том, как я оказался на Самарской студии кинохроники…»
Но он вернулся. Съездил в эту свою невозможную даль, расставил как надо три или четыре тысячи томов о войне и вернулся, а дальше...
А дальше вот что произошло – Ким стал очень, очень плохо видеть. Для оператора это даже не катастрофа, но я о другом сейчас. Я о том, о чем не сказал вначале. Это ведь он, практически ничего не видя, ездил на Управленческий к хорошему, но очень больному человеку. Ездил ему помочь. И помог, но упал, когда попытался вернуться в Самару. Слепой же практически. Упал и сломал ключицу. И лежит в больнице.
И вот перед ним какая задача теперь. Книжки-то он отдал, но у него же еще квартира осталась. Больше нет ничего. Только квартира. И он теперь думает, кому бы ее отдать. И придумал. Сказал, что нашел в Якутии каких-то дальних родственников. Сказал, что договорился: они приедут, квартиру продадут, и у них будут деньги. Ну, может детям их понадобятся. Больше же у него ничего нет. Книги вот только были. Огромный материал про Александра Матросова, про Зою Космодемьянскую, о подводниках, о фронтовых операторах, к которым Ким относился с огромнейшим уважением и, когда они становились от старости немощными, брался их опекать. Книги он определил. Ну вот и квартиру вроде бы тоже...
Ким Степанов не знает, что я рассказываю о нем будущим журналистам, что этот рассказ может появиться в газете. А узнает – скандала не избежать.
Источник: «Волжская коммуна», 30 марта 2006 г.
•
Отправить свой коментарий к материалу »
•
Версия для печати »
Комментарии: