Премьера оперы «Аида» поразила размахом и блеском

В Самарском академическом театре оперы и балета состоялась премьера оперы Джузеппе Верди «Аида». Публика с большим нетерпением ждала этого момента, билеты были раскуплены загодя, и в день премьеры зал был полон.

Богато...
Газета  "Волжская Коммуна" также внимательно следила за событиями, связанными с постановкой: вот изготовили головные уборы для хора, вот привезли первые костюмы для исполнителей, приехал режиссер Юрий Александров, и начались репетиции. Все по отдельности складывалось в некую мозаику, из которой становилось ясно, что на премьеру не скупятся, и нас ожидает великолепие костюмов и декораций. И Юрий Александров, приступая к работе, предупредил: будет вам и Древний Египет, и экзотические танцы. В конце концов, Верди хотел этой температуры, этого ориентализма. Хотел красоты.
Наконец все собралось воедино. Символично, что премьера пришлась на Международный день театра, то есть праздник получился двойным. Получилось ли это красиво, если красоту понимать как гармонию всех составляющих, вот вопрос. После исполнения увертюры, мягко начавшей погружение зрителя в атмосферу торжественного Египта, открылся занавес, но зритель не ахнул при виде золотых пирамид с золотыми иероглифами, с египтянами в золотых одеждах и с чем-то золотым в руках, а скорее, пригнулся. И в первом антракте
(а всего их было три) ошарашенная публика между собой только тихо переговаривалась: «Богато...»
Во дворце фараона в Мемфисе
Золото это не только символ власти, но и символ смерти, и об этом невольно вспоминаешь на «Аиде», особенно в первом и втором актах, когда обилие золотого зашкаливает и, глядя на артистов хора, возникают ассоциации с неживыми изваяниями. Вовсе не участниками церемонии, а дополнением к декорациям порой воспринимаются они. Возможно, такой эффект был задуман постановщиками Юрием Александровым и художником Вячеславом Окуневым нарочно, возможно, их целью было поразить зрительское воображение, это, конечно, удалось, но порою эта «роскошная роскошь», оказавшись первостепенной, мешала восприятию музыки.
«Аида», конечно, и самим Верди задумывалась как зрелищное действо с включением экзотических танцев и торжественными шествиями. И самарская постановка в этом отношении оказалась на высоте: тут вам и белогривый красавец конь, появление которого публика встретила аплодисментами, и полуобнаженные культуристы. В сцене, когда дочь фараона Амнерис проводит время в ожидании своего возлюбленного Радамеса, накаченные молодые люди прохаживаются по сценической площадке, вставая время от времени в свои культуристские позы, а девушки из хора — подруги Амнерис, едва касаясь их торсов, млеют и смущаются. Одежды и головные уборы у артисток хора в этой сцене разных оттенков голубого и синего: от ультрамарина до небесного, и в сочетании с золотым смотрится невероятно красиво. Но вот что касается зрелищных экзотических танцев, то здесь получился небольшой провал. Танцы были, но зрелищными их назвать можно с большой натяжкой. В довольно простой, незамысловатой хореографии не всегда присутствовала синхронность, возможно, это только премьерные недостатки и в дальнейшем балет выправится.
И все умерли
И все же премьеру оперы продолжительностью около четырех часов, которая идет в нашем театре на итальянском языке, можно считать успехом. Вот и публика аплодировала стоя и очень долго, потому что первостепенной остается музыка и исполнение. «Аида», написанная Верди в зрелом возрасте, содержит все элементы вокального и драматического искусства, которым в совершенстве владел композитор. Одна из красивейших опер, в которой вокалисты могут продемонстрировать все богатство голоса, считается и одной из самых сложных. И можно было бы сказать, что самарские исполнители выступили достойно, но этого мало.
Партию Радамеса – начальника дворцовой стражи – блестяще исполнил Михаил Губский, по привычке воспринимаемый нами своим, самарским. Губский, однако, уже который год является солистом Московского театра «Новая опера», и время от времени в столичной прессе появляются хвалебные статьи в его адрес. Партию Амнерис на премьере исполнила также солистка «Новой оперы» Анастасия Бибичева – глубокое и сильное меццо-сопрано. И совершенно удивительным показалось исполнение партии Аиды Ириной Крикуновой. Как бы хорошо и безупречно ни звучали хор и другие голоса, всякий раз ее вокал врывался звонкой чистой струей. Голос не заглушался оркестром, не сливался с ним, а словно летел поверх. И это большой плюс оркестрантам и, конечно, маэстро Александру Анисимову, который чутко взаимодей­ствовал с исполнителями и не стремился первенствовать.
Эмоционально и сильно прозвучало трио Радамеса, Аиды и Амнерис. И буквально мурашки по коже пробегали у зрителей во время дуэта Аиды и Радамеса в третьем и четвертом актах, когда уже и внешнее великолепие не так отчаянно слепило, и все внимание зрителей было сосредоточено на исполнителях.
Вообще, если первые два акта – это демонстрация величия как Древнего Египта, так и самарской постановки, то третий и четвертый – это пиршество для слуха и работа для души. Перед зрителями разворачивается глубокая психологическая драма - и социальная, и личная. Главные герои оказываются перед непростым выбором: сохранить верность любимому человеку или отчизне? Сохранить верность себе или умереть? И смерть в этом непростом выборе становится единственным правильным решением. На вопрос Великого жреца Рамфиса (Андрей Антонов) о виновности Радамес молчит, не желая оправдывать себя. И возгласы жрецов «Виновен!» звучат словно грохот плиты, закрывающей склеп. Аида же сама пробирается в могилу и оказывается заживо погребенной вместе со своим возлюбленным. Но именно в эти последние минуты своей жизни герои по-настоящему свободны и, что самое важное, честны по отношению к самим себе.
И погребальную песнь жрецов они принимают за голоса богов, зовущих их в светлые дали. Неожиданно многогранно раскрывается и образ Амнерис – от мстительной, ревнивой царевны до охваченной сомнениями, любящей и несчастной женщины, которой только и остается, как молить богов о душевном покое. Прекрасно исполнил партию эфиопского царя Амонасро Георгий Цветков, партию Великой Жрицы - Наталья Бондарева.
К середине спектакля зритель перестает заглядывать в русский надстрочник, который транслируется на экран, потому что невозможно отвести глаз от исполнителей, и, во-вторых, все абсолютно понятно благодаря музыке, интонациям и актерской игре. И тут вспоминаются слова Юрия Александрова, который ставил себе целью в нынешней постановке на первый план вывести именно человеческие чув­ства и переживания. И это, несомненно, удалось как режиссеру, так и артистам.

Юрий Александров, режиссер-постановщик, народный артист РФ, худрук Государственного камерного музыкального театра «Санкт-Петербургъ-Опера»:

- «Аида» - это классика и предполагает множество трактовок. Когда я только начинал свой путь, то ставил чуть ли не освободительное эфиопское движение, и мне казалось, это важно. Но с годами я понял, что акценты могут быть иными. Главное, что это история о людях, а люди - это и артисты. Поэтому я всегда стараюсь исходить из возможностей труппы и не навязывать свою идеологию и концепции. Мне важно, что они хотят сказать публике как личности. И если это взаимодействие получается, то тогда начинается настоящий театр.

Александр Анисимов, дирижер-постановщик, заслуженный деятель искусств РФ, народный артист Республики Беларусь, худрук Самарского театра оперы и балета:

- Это не первая моя постановка «Аиды», но каждый раз это разные спектакли, хотя документ всегда один — партитура Верди. В первом акте после масштабной сцены жрецов, в которой выбирают военачальника, следом идет камерная, психологическая сцена Аиды, когда она остается одна на сцене, словно одна в этом мире. И таких контрастов в партитуре много, и мы постарались их сохранить. И если на вас производит впечатление блеск, суета и величие, то это как раз заслуга этих камерных сцен.